У меня ощущение, что люди вообще не нужны нашей власти

Как ваша протестная деятельность отразилась на вашей карьере?

Татьяна Лазарева: На самом деле, даже увольнение с СТС, если честно и официально говорить, нельзя сказать, что это был результатом [протестной деятельности]. До сих пор нам никто не сказал, что это произошло именно из-за этого. С той стороны, все сделали вид, что это просто так получилось. А мы, со своей стороны, тоже делаем вид, что… Других причин, по крайней мере, мы не можем найти, потому что быть в этой профессии телеведущих развлекательных передач и остаться без работы – это, я имею в виду не для нас, а для телеканалов. Многие даже сейчас жалеют, что не могут принять нас обратно, но это уже, к сожалению, процесс необратимый, мне кажется.

В таких ситуациях всегда очень интересно наблюдать за тем, как ведут себя окружающие. Ваши коллеги-телевизионщики вас поддержали?

Для меня это не было таким важным вопросом, а вот Михаил [Шац], например, очень переживал. Для меня было открытие, когда именно он поднял эту тему и сказал: «знаешь, самое обидное, что никто даже бровью не повел». Но я еще раз повторяю, что официально к нам не было выдвинуто никаких претензий, все спустили на тормозах, поэтому сложно требовать от профессионального сообщества каких-то пикетов, демаршей и демонстраций.

Что касается нашего круга общения, то он не изменился практически вообще. Мы общаемся с людьми не по признаку их положения, важности, статуса и т.д., а просто по дружбе, и, слава Богу, ничего не изменилось, они остались с нами.

А на корпоративы вас приглашают?

Да. Это тоже, кстати, удивительная история. После того, как нас уволили, мы очень боялись, что что-то изменится, потому что в течение целого года – это был единственный заработок для нас. Но потом, когда наступил новый год, он показал, что такие ведущие как мы даже, несмотря на свою ангажированность (или неангажированность), очень востребованы. Действительно, мы, в общем, неплохо справляемся со своим делом (смеется). Мы были очень удивлены, когда нас приглашали какие-то большие корпорации. Мир не перевернулся, и люди были рады, мне кажется.

Как альтернативу вы придумали проект «Телевидение на коленке».

Действительно, когда все это закончилось, мы как-то собирались с друзьями (все опять переползло на кухню) и придумали проект, когда двое телеведущих, которые больше ничего делать не умеют, оставшись без работы, ночью устанавливают камеру, снимают сами себя и что-то такое говорят. Говорить хотелось и хочется до сих пор о том, что тебя волнует, а волнует тебя сейчас то, что происходит в стране. Когда тебя не окружает какая-то цензура, и ты можешь говорить все, что ты хочешь (в этом и была и есть прелесть этой задумки), это было абсолютно искренне и от души. Мы могли позволить себе и позволяли все, что угодно.

К сожалению, этот проект имел в интернете такой огромный резонанс, к которому мы были совершенно не готовы. Я клянусь, мы выкладывали это и думали… Я хочу сказать, что мы, конечно, делаем этот проект не вдвоем с Михаилом. Но, на всякий случай, в качестве безопасности, мы никогда не говорим, кто еще с нами работает.

Мы с Михаилом и так от этого достаточно пострадали, нам больше терять нечего.

Когда мы выложили это с ребятами в интернет, мы думали, что, может быть, тысяч двадцать нас посмотрят. Когда это стало переваливать за сто тысяч и за двести (первый ролик), когда об этом стали говорить все новостные СМИ, настоящие, взрослые, то мы пришли в ужас. Сели и подумали, что это тоже серьезная работа, и тут должна включаться какая-то внутренняя цензура. В общем, это оказалось большой ответственностью…

Мы перестали делать этот проект не потому, что это большая ответственность, а потому что его можно и нужно было делать таким настоящим… Но у нас не хватает уже ни сил, ни пороху. Это должно быть делом жизни, но это уже удел более молодых людей. Мы уже какие-то старые, вялые (смеется). Мы попытались что-то сделать, показали, что можно, но почему-то никто не подхватил наше знамя… Хотя посмотрим, еще не все потеряно.

У вас есть проекты других шоу?

Политических? Больше нет.

Возвращаясь к политике, в 2012 году вы с мужем участвовали в выборах в Координационный совет оппозиции, который сейчас как-то тихо умер. У вас есть объяснение тому, почему, казалось бы такое красивое начинание, не состоялось?

Объяснений масса. На самом деле, это очевидная вещь. В таком быстро движущемся мире, как Россия, если какая-то идея не осуществляется и не превращается в нужную вещь, значит, она просто не нужна.

Напоминаю всем, что в свое время я была членом «Лиги избирателей». Тоже такая нашумевшая история, которая тоже возникла очень быстро, тоже была встречена на ура и также быстро умерла. Это все говорит о том лишь, что таких форм должно быть много, и когда их станет много-много, что-то из этого обязательно отвалится. Отвалится 95%. Когда их всего два, «Лига избирателей» и Координационный совет, то нет никаких шансов, что оба проекта останутся живыми. Абсолютно никаких. Потому что таких проектов должно быть две тысячи два: чтобы собрать людей, чтобы выкристаллизовать новые личности, новые идеи.

Когда все смотрят на один единственный орган, который еще сам в себя включает не то что лебедя, рака и щуку, а весь набор фауны, то это обречено. Но, как идея, это было здорово, и хотя бы на уровне идеи и на уровне выбора этого Координационного совета, это была очень важная вещь.

К сожалению, реакция на него со стороны власти была очень серьезной. Что касается нашей отставки отовсюду, то нам как раз больше всего обидно, что пострадали мы ни за что. Этот Координационный совет ничего не сделал, никакой опасности ни для кого не представил, но для нас это был, как для многих других его членов, справедливости ради скажем, поступок, который стоил много.

Сейчас все говорят об «оттепели», имея в виду те положительные изменения, которые происходят в России – освобождение Ходорковского, Pussy Riot, некоторых участников «болотного дела». Что вы думаете об этом?

Во-первых, я безумно счастлива, что это все-таки происходит. Это огромное счастье, но я, ни в коем случае, не назову это оттепелью. К сожалению, все это делается алогично. Это все делается для того, чтобы всего на всего поддержать какую-то видимость того, что у людей наверху включается мозг. Это все делается из-за очень уже ожесточенных отношений перед Олимпиадой. Но это все такой бред! Возвращаешься в какие-то исторические аллегории.

Не радоваться тому, что они вышли, конечно, нельзя, но и говорить о том, что это какой-то знак, какая-то реальная уступка, тоже нельзя. Я не могу дать никакой гарантии, что после Олимпиады на эти места не вернется в десять раз больше людей. К сожалению.

А чего вы ждете от будущего? У вас трое детей. Вы хотите и дальше жить в России? У вас никогда не было мысли уехать?

Такие мысли, наверно, посещают сейчас всякого человека в России. Но это все остается на уровне идеи, по разным причинам. Я, например, не хочу никуда ехать. Мне лениво (смеется). Сложно опять налаживать какую-то новую жизнь. Это раз. Это то, что не нужно скрывать и прикрываться каким-то псевдо патриотизмом. Мне просто страшно. Как можно уехать от связей, от привычек, начинать что-то новое? Это очень тяжело. С другой стороны, я понимаю, что я там на фиг никому не нужна.

Уезжать из страны, потому что тебя оттуда выживают, я не хочу. Для меня это унизительно. Мне это не нравится. Если я реально захочу, если это будет мое решение, а не тех, кто меня к этому вынудит, я уеду, и никто не сможет мне это запретить. Но мне кажется, этого не должно происходить.

Вы давно и серьезно занимаетесь благотворительностью. Недавно в соцсетях развернулись немыслимые дискуссии по поводу болезни Жанны Фриске и споры о том, нужно или не нужно собирать ей деньги на лечение. Что вы думаете о том, что происходит с благотворительностью в России?

Благотворительность сейчас переживает нормальные этапы роста. Если этого не происходит с гражданской и политической активностью, то благотворительность…

Вам не кажется, что это связанные вещи?

Разумеется. Это результат того, что какая-то часть людей немножко успокоилась, немножко поднялась из ямы. В путинскую эпоху, действительно, был период стабильности, о которой он говорит. Люди подняли голову и стали смотреть не себе под ноги – где там найти, чего заработать или урвать - а стали смотреть вокруг.

Для людей, тем более, для русских людей, совершенно нормально помогать. Эта русская душа, которая всегда поможет убогому, сирому и тому, кому хуже, чем тебе, всегда воспевалось всеми поэтами и писателями. Все это обязательным образом было в душе всех людей, и как только появилась возможность это реализовывать, это все сейчас нарастает и нарастает. Очень много жертвующих людей. Очень много желающих помочь. Но, к сожалению, попавших в беду и оказавшихся в ситуации, когда ты вынужден чего-то просить, еще больше. Их становится все больше и больше.

Как у меня, например, произошло. Я вдруг поняла, что я в благотворительности делаю столько всего, мы тратим столько сил – это такая капля в море, которую, вообще говоря, должно делать государство. Это для него щелчок просто и все будет сделано. Не нужно будет биться, не нужно будет страдать из-за того, что ты не можешь помочь всем.

Когда ты видишь эту несправедливость, ты начинаешь смотреть, что, собственно, происходит с государством. У меня полное ощущение, что люди вообще не нужны нашей власти. Они только мешают, раздражают. Их надо лечить, они болеют все время, учить. Они перестают работать, их нужно опять содержать. Они мешают очень. И чем больше их умрет, чем меньше их станет, тем легче будет жить.

Пока ты живешь в этой стране, тебе становится как-то обидно, и ты приходишь к ним, ты выходишь на Болотную площадь. Других возможностей общаться с властью у нас нет. Мы выходим на площадь, стоим, машем руками и кричим: «Але, мы здесь! Мы еще живы, пожалуйста, заметьте нас». Но нас опять не замечают.

Пока не начнется диалог, ничего не будет. Но диалога в ближайшее время не намечается, поэтому все будет только хуже.

Нужно продолжать ходить на площадь?

Обязательно нужно. Это дичайшая несправедливость, что людям [по «болотному делу»] дают такие сроки. Я, вообще, не понимаю, как это может быть в цивилизованном обществе. Человеку, который пришел на согласованную акцию, и совершенно несправедливо садится в тюрьму на пять или шесть лет. Это чудовищно. Должны быть акции и в поддержку, и в напоминание о том, что это чудовищно.

Правительство и власть нам сейчас потихонечку внушают, что все, что они делают, это норма, что мы так и будем жить, что у нас будут наполняться тюрьмы. Всех так изумила эта амнистия! Как это? Такое может быть?! Хотя это всегда было. Нужно продолжать обращать внимание на несправедливость, на идиотизм, на неправильность каких-то поступков, потому что есть нормы. Мы сейчас живем вне нормы. Напоминать о том, что мы живем неправильно, обязательно нужно.Телеведущая Татьяна Лазарева об увольнении с СТС, «Телевидении на коленке», развале Координационного совета оппозиции, благотворительности и необходимости продолжать выходить на площадь.

RFI: Как ваша протестная деятельность отразилась на вашей карьере?

Татьяна Лазарева: На самом деле, даже увольнение с СТС, если честно и официально говорить, нельзя сказать, что это был результатом [протестной деятельности]. До сих пор нам никто не сказал, что это произошло именно из-за этого. С той стороны, все сделали вид, что это просто так получилось. А мы, со своей стороны, тоже делаем вид, что… Других причин, по крайней мере, мы не можем найти, потому что быть в этой профессии телеведущих развлекательных передач и остаться без работы – это, я имею в виду не для нас, а для телеканалов. Многие даже сейчас жалеют, что не могут принять нас обратно, но это уже, к сожалению, процесс необратимый, мне кажется.

В таких ситуациях всегда очень интересно наблюдать за тем, как ведут себя окружающие. Ваши коллеги-телевизионщики вас поддержали?

Для меня это не было таким важным вопросом, а вот Михаил [Шац], например, очень переживал. Для меня было открытие, когда именно он поднял эту тему и сказал: «знаешь, самое обидное, что никто даже бровью не повел». Но я еще раз повторяю, что официально к нам не было выдвинуто никаких претензий, все спустили на тормозах, поэтому сложно требовать от профессионального сообщества каких-то пикетов, демаршей и демонстраций.

Что касается нашего круга общения, то он не изменился практически вообще. Мы общаемся с людьми не по признаку их положения, важности, статуса и т.д., а просто по дружбе, и, слава Богу, ничего не изменилось, они остались с нами.

А на корпоративы вас приглашают?

Да. Это тоже, кстати, удивительная история. После того, как нас уволили, мы очень боялись, что что-то изменится, потому что в течение целого года – это был единственный заработок для нас. Но потом, когда наступил новый год, он показал, что такие ведущие как мы даже, несмотря на свою ангажированность (или неангажированность), очень востребованы. Действительно, мы, в общем, неплохо справляемся со своим делом (смеется). Мы были очень удивлены, когда нас приглашали какие-то большие корпорации. Мир не перевернулся, и люди были рады, мне кажется.

Как альтернативу вы придумали проект «Телевидение на коленке».

Действительно, когда все это закончилось, мы как-то собирались с друзьями (все опять переползло на кухню) и придумали проект, когда двое телеведущих, которые больше ничего делать не умеют, оставшись без работы, ночью устанавливают камеру, снимают сами себя и что-то такое говорят. Говорить хотелось и хочется до сих пор о том, что тебя волнует, а волнует тебя сейчас то, что происходит в стране. Когда тебя не окружает какая-то цензура, и ты можешь говорить все, что ты хочешь (в этом и была и есть прелесть этой задумки), это было абсолютно искренне и от души. Мы могли позволить себе и позволяли все, что угодно.

К сожалению, этот проект имел в интернете такой огромный резонанс, к которому мы были совершенно не готовы. Я клянусь, мы выкладывали это и думали… Я хочу сказать, что мы, конечно, делаем этот проект не вдвоем с Михаилом. Но, на всякий случай, в качестве безопасности, мы никогда не говорим, кто еще с нами работает.

Мы с Михаилом и так от этого достаточно пострадали, нам больше терять нечего.

Когда мы выложили это с ребятами в интернет, мы думали, что, может быть, тысяч двадцать нас посмотрят. Когда это стало переваливать за сто тысяч и за двести (первый ролик), когда об этом стали говорить все новостные СМИ, настоящие, взрослые, то мы пришли в ужас. Сели и подумали, что это тоже серьезная работа, и тут должна включаться какая-то внутренняя цензура. В общем, это оказалось большой ответственностью…

Мы перестали делать этот проект не потому, что это большая ответственность, а потому что его можно и нужно было делать таким настоящим… Но у нас не хватает уже ни сил, ни пороху. Это должно быть делом жизни, но это уже удел более молодых людей. Мы уже какие-то старые, вялые (смеется). Мы попытались что-то сделать, показали, что можно, но почему-то никто не подхватил наше знамя… Хотя посмотрим, еще не все потеряно.

У вас есть проекты других шоу?

Политических? Больше нет.

Возвращаясь к политике, в 2012 году вы с мужем участвовали в выборах в Координационный совет оппозиции, который сейчас как-то тихо умер. У вас есть объяснение тому, почему, казалось бы такое красивое начинание, не состоялось?

Объяснений масса. На самом деле, это очевидная вещь. В таком быстро движущемся мире, как Россия, если какая-то идея не осуществляется и не превращается в нужную вещь, значит, она просто не нужна.

Напоминаю всем, что в свое время я была членом «Лиги избирателей». Тоже такая нашумевшая история, которая тоже возникла очень быстро, тоже была встречена на ура и также быстро умерла. Это все говорит о том лишь, что таких форм должно быть много, и когда их станет много-много, что-то из этого обязательно отвалится. Отвалится 95%. Когда их всего два, «Лига избирателей» и Координационный совет, то нет никаких шансов, что оба проекта останутся живыми. Абсолютно никаких. Потому что таких проектов должно быть две тысячи два: чтобы собрать людей, чтобы выкристаллизовать новые личности, новые идеи.

Когда все смотрят на один единственный орган, который еще сам в себя включает не то что лебедя, рака и щуку, а весь набор фауны, то это обречено. Но, как идея, это было здорово, и хотя бы на уровне идеи и на уровне выбора этого Координационного совета, это была очень важная вещь.

К сожалению, реакция на него со стороны власти была очень серьезной. Что касается нашей отставки отовсюду, то нам как раз больше всего обидно, что пострадали мы ни за что. Этот Координационный совет ничего не сделал, никакой опасности ни для кого не представил, но для нас это был, как для многих других его членов, справедливости ради скажем, поступок, который стоил много.

Сейчас все говорят об «оттепели», имея в виду те положительные изменения, которые происходят в России – освобождение Ходорковского, Pussy Riot, некоторых участников «болотного дела». Что вы думаете об этом?

Во-первых, я безумно счастлива, что это все-таки происходит. Это огромное счастье, но я, ни в коем случае, не назову это оттепелью. К сожалению, все это делается алогично. Это все делается для того, чтобы всего на всего поддержать какую-то видимость того, что у людей наверху включается мозг. Это все делается из-за очень уже ожесточенных отношений перед Олимпиадой. Но это все такой бред! Возвращаешься в какие-то исторические аллегории.

Не радоваться тому, что они вышли, конечно, нельзя, но и говорить о том, что это какой-то знак, какая-то реальная уступка, тоже нельзя. Я не могу дать никакой гарантии, что после Олимпиады на эти места не вернется в десять раз больше людей. К сожалению.

А чего вы ждете от будущего? У вас трое детей. Вы хотите и дальше жить в России? У вас никогда не было мысли уехать?

Такие мысли, наверно, посещают сейчас всякого человека в России. Но это все остается на уровне идеи, по разным причинам. Я, например, не хочу никуда ехать. Мне лениво (смеется). Сложно опять налаживать какую-то новую жизнь. Это раз. Это то, что не нужно скрывать и прикрываться каким-то псевдо патриотизмом. Мне просто страшно. Как можно уехать от связей, от привычек, начинать что-то новое? Это очень тяжело. С другой стороны, я понимаю, что я там на фиг никому не нужна.

Уезжать из страны, потому что тебя оттуда выживают, я не хочу. Для меня это унизительно. Мне это не нравится. Если я реально захочу, если это будет мое решение, а не тех, кто меня к этому вынудит, я уеду, и никто не сможет мне это запретить. Но мне кажется, этого не должно происходить.

Вы давно и серьезно занимаетесь благотворительностью. Недавно в соцсетях развернулись немыслимые дискуссии по поводу болезни Жанны Фриске и споры о том, нужно или не нужно собирать ей деньги на лечение. Что вы думаете о том, что происходит с благотворительностью в России?

Благотворительность сейчас переживает нормальные этапы роста. Если этого не происходит с гражданской и политической активностью, то благотворительность…

Вам не кажется, что это связанные вещи?

Разумеется. Это результат того, что какая-то часть людей немножко успокоилась, немножко поднялась из ямы. В путинскую эпоху, действительно, был период стабильности, о которой он говорит. Люди подняли голову и стали смотреть не себе под ноги – где там найти, чего заработать или урвать - а стали смотреть вокруг.

Для людей, тем более, для русских людей, совершенно нормально помогать. Эта русская душа, которая всегда поможет убогому, сирому и тому, кому хуже, чем тебе, всегда воспевалось всеми поэтами и писателями. Все это обязательным образом было в душе всех людей, и как только появилась возможность это реализовывать, это все сейчас нарастает и нарастает. Очень много жертвующих людей. Очень много желающих помочь. Но, к сожалению, попавших в беду и оказавшихся в ситуации, когда ты вынужден чего-то просить, еще больше. Их становится все больше и больше.

Как у меня, например, произошло. Я вдруг поняла, что я в благотворительности делаю столько всего, мы тратим столько сил – это такая капля в море, которую, вообще говоря, должно делать государство. Это для него щелчок просто и все будет сделано. Не нужно будет биться, не нужно будет страдать из-за того, что ты не можешь помочь всем.

Когда ты видишь эту несправедливость, ты начинаешь смотреть, что, собственно, происходит с государством. У меня полное ощущение, что люди вообще не нужны нашей власти. Они только мешают, раздражают. Их надо лечить, они болеют все время, учить. Они перестают работать, их нужно опять содержать. Они мешают очень. И чем больше их умрет, чем меньше их станет, тем легче будет жить.

Пока ты живешь в этой стране, тебе становится как-то обидно, и ты приходишь к ним, ты выходишь на Болотную площадь. Других возможностей общаться с властью у нас нет. Мы выходим на площадь, стоим, машем руками и кричим: «Але, мы здесь! Мы еще живы, пожалуйста, заметьте нас». Но нас опять не замечают.

Пока не начнется диалог, ничего не будет. Но диалога в ближайшее время не намечается, поэтому все будет только хуже.

Нужно продолжать ходить на площадь?

Обязательно нужно. Это дичайшая несправедливость, что людям [по «болотному делу»] дают такие сроки. Я, вообще, не понимаю, как это может быть в цивилизованном обществе. Человеку, который пришел на согласованную акцию, и совершенно несправедливо садится в тюрьму на пять или шесть лет. Это чудовищно. Должны быть акции и в поддержку, и в напоминание о том, что это чудовищно.

Правительство и власть нам сейчас потихонечку внушают, что все, что они делают, это норма, что мы так и будем жить, что у нас будут наполняться тюрьмы. Всех так изумила эта амнистия! Как это? Такое может быть?! Хотя это всегда было. Нужно продолжать обращать внимание на несправедливость, на идиотизм, на неправильность каких-то поступков, потому что есть нормы. Мы сейчас живем вне нормы. Напоминать о том, что мы живем неправильно, обязательно нужно.

Анна Строганова

Источник: http://www.rfi.fr/ru/obshchestvo/20140205-tatyana-lazareva-u-menya-oshchushchenie-chto-lyudi-voobshche-ne-nuzhny-nashei-v