28/16 сентября
28/16 сентября... Во 2-м часу ночи прибыли в Нассау, жилище Штейна, коего жизнь и славу изобразил в одном стихе Клопшток (tont unendlich fort), не думая о нем.
Рано поутру пошел я ходить, но прежде из окна моего трактира увидел я с одной стороны живописные развалины на горе (Schlossberg) die Burg Stein, а с другой-самый замок нынешний Штейна, где патриот, cum otio et dignitate, мечтая о благе отечества, времена минувшие поминает и остатки бессмертных дней своих посвящает бытописателям и дает им новую жизнь, а чрез них и славе Германии.
Переехав реку Лану, я взобрался сперва на Berg-Nassau и на другую сторону горы Schlossberg, откуда новые виды и новые прелести. Ручей Muhlbach извивается по долине, испещренный трудолюбием, а близ нее деревеньки и - тополи, указывающие путь далее. Но вид с развалин Нассау- едва ли с чем сравниться может: в разные стороны - разные виды; амфитеатр гор перед глазами. Горы усажены виноградниками и жатвами и плодовитыми деревьями.
Развалины замка Штейна ниже нассаусских. Глубокий ров, натурою сотворенный, разделяет сии два памятника 11-го столетия. 7 веков здесь фамилия Штейна существует. — Я пошел к его развалинам, другая картина, и не менее прелестная. Вся земля у подошвы сей горы принадлежит Штейну. У подошвы горы течет Лана, а за нею Нассау — и далее горы.
В 10 часов пошли мы в замок к самому Штейну. Он принял нас в башне, построенной им в память 1813, 14 и 15 годов; в среднем этаже башни - его кабинет, и в простенках оного библиотека для древностей германских; украшена портретами героев Германии древних и новых, от Лютера, Максимилиана, Валенштейна и проч. — до Блюхера и Гнейзенау! Тут просидели незабвенные 2 часа в жизни нашей в беседе с мудрецом нашего времени, одним из восстановителей падшей пред Наполеоном Германии. (Не забыть написать к гр. Румянцеву о присылке к нему всех актов, им напечатанных).
Внизу башни - ванна. Самый замок тоже довольно древний; на дверях видел 1621 год, в комнате вырезанный. Здесь живет Ш<тейн> по летам, для вод Эмса. Он водил нас и в сад свой; кажется, как будто окружные горы принадлежат к нему и входят в состав его. И бург его видел. Он подарил нам рисунок с оного, с южной стороны снятый (Тюрнером. 1820).
Его не забудет история.
В башне, воздвигнутой Штейном, вделаны статуи: св. Георга, для России, св. Адальберта, для Пруссии, и на одной двери надписано начало известной духовной песни Лютера: «Eine feste Burg ist unser Gott». И Штейн имеет своего папу, от коего спасло его провидение, и свою Германию и Европу, для коих спасло его провидение. Уединенная жизнь его, посвященная снова отечеству, достойна его деятельной жизни в эпоху министерства в Пруссии, и в другую, для него, для Германии и для человечества славную. О нем можно, может быть, справедливее сказать, чем о Фрид<рихе> Вел<иком> (сказал Мюллер): «Immaculatis fulget honoribus»; а в утешение себе, не видя всех плодов созревшими, может он воскликнуть: «Et voluisse sat est». Но и совершенный им подвиг дает ему право на истинное бессмертие…
Эмс. Не более как за милю отсюда лежит Эмс у берегов Ланы. Мы проехали городок Лангенау — и вся дорога, особливо в правую сторону, была живописною цепью гор. В Эмс приехали к самому обеду. Взглянув на бани и на источники и бросив взгляд по ту сторону Ланы и на миниатюрный мостик, из маленьких судов составленный и чрез Лану лежащий, мы сели обедать со свитою цесаревича, а после обеда пошли к нему и опять более часу беседовали с ним или, лучше, слушали его: о прус<ском> кор<оле>, о других членах кор<олевской> фамилии; о Эренбретенштейне, о прусском параде в Кобленце; о названии его именем части укрепления и проч. и проч. - Я сбирался путешествовать на осле по окрестным горам и въехать на scheme Aussicht; но, проговорив долго с цес<аревичем>, нельзя уже было откладывать поездку в Кобленц, куда мы приехали уже в сумерки и едва застали лучи солнца на позлащенных им горах и на грозных высотах Эренбретенштейна (или Friedrich Wilhelm). За полмили отсюда дорога раздваивается, и одна идет, кажется, на Мюленбах, другая — в Кобленц, и пред сим распутием вдали виден Рейн, излучистый и древний, напояющий несметные села и веси, на пути его усеянные. Солнце уже садилось, и тень покрывала горы, когда я в другой раз в жизни и опять издали увидел тебя, древний поитель племен и градов, и легионов Кесаря и донских полчищ!
Укрепления Эренбретенштейна висят над частию города, им прикрываемого, и я еще не мог насмотреться на крепость и на тонкий, вьющийся виноград у казематов ее, как мы уже очутились на мосту Рейна, который из Эренб<ретенштейна> перенес нас в Кобленц, в час театра, куда я поспешил видеть или хотя выслушать «Jeanne D’Arc» Шиллера. Публика соответствовала труппе, а труппа публике; но Шиллер, но стихи его — перенесли меня в мир вдохновения, из которого пробудило меня явление на сцену катол<ического> архиерея с свитою разноцветных монахов и отправление им обедни; в глубине театра представлен был алтарь церкви кат<олической> — и вместо….. виден был египетский сфинкс! Мальчишки, одетые наподобие тех, кои прислуживают кат<олическим> священникам во время литургии, звонили в колокольчики и, по обыкновению, приседали у алтаря в минуту звона, что у католиков означает возвышение гостии! Я не мог равнодушно смотреть на сию бутафорскую карикатуру католического священнодействия и, не дождавшись 6 акта, - ушел домой пить чай!..
Свободное копирование
