26/14 августа
26/14 августа. После обеда опять я долго гулял с цесаревичем и говорил опять много и о многом: военные поселения. Я уступил ему тетрадь о военных пос<еления>х. Кажется он не расположен к ним. Замечания его о полку, который в сражении потеряет половину — и тогда деревня, к которой он приписан, опустеет. Неуравнительность в растрате людей. О семеновской истории. О М. Орлове и о его ланкастерских таблицах. Хвалит Воронцовские и удержал и ввел и употребляет их по сие время у себя. Глинка. Не определен инспектором в Каз<анский> корп<ус>, хотя цес<аревич> и представлял о нем гос<ударю> по желанию Коновницына. Я старался оправдать Гл<инку> и выставить его в настоящем виде, как энтузиаста ко всему доброму, не вмешивающегося в политику. — Лунин. Н. Муравьев. Поездка их в военные поселения. Старался оправдать их, особливо Мур<авьева>. — Андреевский! — Греч, которого цес<аревич> смешивал с однофамильцем его. — О Сперанском. Отзывы о Карамзине. Фовицкий сказывал мне, что читает ему ежедневно его «Историю». Обед в день св. Георгия и в два полковые праздника.
Расставшись с велик<им> кн<язем>, я опять пошел к Зонтагу, но уже прямою дорогою, по тропинке весьма узкой и каменистой. Я с трудом и усталый взобрался по крутизне горы и вышел на дорогу уже между трех крестов и Зонтагом. Не доходя до него, сел отдохнуть на скамью, с которой, чрез деревья, смотрел на заходящее за горы солнце. У трех крестов. Отсюда свободно открывалось предо мною почти полукружие всех окрестностей Карлсбада. Гора одна над другою воздымаются; а вдали кое-где от лесных испарений курился фимиам тому, который висит над головою моею между двумя разбойниками! Здесь, в сии блаженные минуты, я все постигаю и конечно не слабым умом, но чувством и тою душою, которой возношусь над сими горами и падаю к ногам распятого!
Взбираясь сюда я намеревался, отдыхая на скамье, прочесть несколько страниц из Жан-Поля, которого ношу с собою, но что скажет он мне, что бы теперь сильнее не отозвалось в моем сердце!
От трех крестов (386 сажень от Зонтага) спустился я в Вавилон, еще 133 сажени ниже трех крестов. Солнце совсем уже закатилось. Часть неба покрылась ярким пурпуровым цветом. Начинало темнеть и в воздухе распространилась уже вечерняя свежесть. Я дождался у камер-обскуры луны. Она взошла и осветила другим светом потемневшие леса и горы. Все было тихо и в душе моей и в окружавшей меня природе. Я насладился еще несколько минут и сею красноречивою тишиною, и благодатным влиянием прекрасного вечера и неизобразимых теней, рисовавшихся между лесов, долин, и наконец какою-то торжественностию прохладной ночи. — Взор мой старался проникнуть вдаль, но бледный свет луны ему не благоприятствовал. Я пошел в палатку, и добрый чех напоил меня опять шоколадом. В 8 часов я начал по большой дороге спускаться к городу, один, по горам, окруженный дремотою лесов…
