Боевые действия батальона, то оборонительные, то наступательные (главным образом контратаки), с переменным успехом длились до середины марта 1942 года, когда вдруг 15 марта я получил приказ сдать район обороны подразделениям 67-й стрелковой дивизии и сосредоточиться к утру 16 марта в рощах северо-восточнее населенного пункта Тенежечи, недалеко от командного пункта полка. Смену я закончил, едва-едва успев к утру, а вот выйти в течение ночи в указанный район не смог. И это пришлось делать уже с наступлением светового дня. Хорошо, что финская авиация в этот день не работала, несмотря на прекрасную погоду.
Проходя мимо командного пункта полка, я впервые прибыл к командиру полка с докладом. Когда я зашел в блиндаж, где было уютно и тепло, особенно после окопов, я увидел перед собой высокого худого татарина в форме полкового комиссара (4 шпалы в петлицах). Он меня, к моему удивлению, очень приветливо встретил, поблагодарил, что я сумел за ночь сдать район, а то, что днем сосредоточусь в новом районе, — не очень хорошо, но авиация противника бездействует. Здесь он подозвал адъютанта, а мне сказал, скорее утвердительно:
— Водку пьешь.
Я не успел ответить, как адъютант поднес мне эмалированную кружку с водкой, а командир приказал немедленно выпить. Я ранее так много водки не пил и хотел было отказаться, однако мой комиссар батальона подергал меня за фуфайку и шепнул:
— Пей, иначе будет скандал.
Я выпил и хорошо помню, как с комиссаром едва-едва добрался к какому-то заброшенному дому, без окон и дверей, и свалился в угол спать, а начальник штаба Блинов стал оборудовать командный пункт.
Я проспал, видимо, где-то часа три-четыре, а когда проснулся, в центре дома горел небольшой костер и было тепло. А на улице мороз 10–15 градусов и снегу не меньше метра высоты. Здесь же мне вручили приказ: с наступлением ночи совершить марш протяженностью 40–45 километров и к утру сосредоточиться в районе населенного пункта 10–12 километрами южнее озера Ван-озеро.
Я собрал командиров рот и был поражен докладами командиров о том, что примерно 70–80 процентов личного состава ночью не видят, то есть страдают куриной слепотой. Что делать? Доложить командиру полка, но он все равно прикажет выполнять. И я решил с наступлением темноты построить батальон поротно, в две шеренги. Впереди иметь зрячих солдат и офицеров, вдеть лыжные палки в палки и так двигаться по лыжне. В голове колонны шли я и комиссар, и так мы начали движение.
Примерно через два часа после начала марша — а шли мы параллельно накатанной дороге — вдруг из-за поворота появились огни фар автомобиля. Я продолжил движение, а по колонне пошла команда: командира и комиссара батальона к автомашине командира дивизии. Мы остановили движение и быстро на лыжах спустились к дороге, где стоял автомобиль M-1 с командиром дивизии. Я подъехал на лыжах и четко, громко доложил командиру дивизии: кто, куда, с какой задачей двигается. А он мне говорит:
— Почему батальон идет палка в палку, ведь это замедляет движение?
— Верно, — доложил я командиру, — но причина в куриной слепоте.
Он сам был поражен этому сообщению и сказал, что с прибытием в новый район примет соответствующие меры. Здесь же спросил:
— А вы курите?
— Да, товарищ полковник.
— А курить есть чего?
— Нет, — отвечаю я, — вот уже несколько дней, как наши запасы кончились.
А запасы эти составляли сухие листочки какой-то травы, которые находили в стогах сена в нейтральной зоне, и немало людей было ранено в ходе добывания из нейтралки этой травы.
— Ладно, — говорит командир дивизии и раскрывает свой портсигар, — берите, сколько унесете.
Я взял две папироски, а комиссар, не стесняясь, хотя и не курил, взял штук десять. Это была хорошая мысль. Распрощавшись, командир дивизии пожелал нам успеха.
Свободное копирование
