Армия прошлого века - 2

В сержантскую школу я попал на первый взгляд случайно. Вообще батальон был особый, и в нём была особая группа. Если пехота должна была окружить диверсионную группу, то спецвзвод должен был её уничтожать. Тренировались на десантниках-разведчиках. Если они от нас уходили, то все получали отпуск. В батальон отбирали здоровых умных парней не ниже 180 см ростом. В спецвзвод попадали только с разрядами не ниже первого по борьбе или боксу. У меня был первый по классической борьбе, и я попросился в спецвзвод. Подталкивало желание вернуться домой суперменом. Таких нас набралось человек 15. Вскоре нас повели на “экзаменовку”. Надо было пройти фэйс-контроль (понравиться командиру спецвзвода) и подтянуться на перекладине. К своему ужасу после потери 27 кг и в сапогах мне удалось подтянуться всего 2 раза. Несмотря на это меня решили взять. Лейтенант посмотрел на старшего сержанта и спросил его, за какой срок меня вернут к нормальной физической форме. Сержант пообещал, что через 2 недели я буду подтягиваться 50 раз. Я представил, как меня надо для этого бить, и желание стать суперменом улетучилось. Я сослался на перелом руки, полученный на тренировке (до армии), и позорно сбежал в водители. Мои опасения в дальнейшем подтвердились. Ребята, попавшие в спецвзвод, до года ходили синими от побоев. К тому же после армии они не удерживались от соблазна остаться на службе при штабе. По их словам работа была не пыльная, в гражданской одежде с оружием, и хорошо оплачивалась. Так бы я там и застрял …

Дальше всё развивалось стремительно. У половины потенциальных водителей забрали права. Другая половина пострадала дня два и отправила меня и одного новгородца на переговоры к командиру курса с вопросами о нашей судьбе. Хитрый майор подтвердил наши опасения – водителями нам не быть, но подсказал выход – в сержантскую школу учиться на командиров отделения водителей. Мы согласились, а остальные все равно стали водителями.

Из времени, проведенного в учебке, до сих пор вспоминаю два случая. Первый - это как наши сержанты собрались меня бить за постоянные подколки. Пригласили в класс и начали “наезжать”. Я смотрел с любопытством, поскольку в “наездах” не чувствовалось даже моего опыта уличных драк. Когда сержанты наконец разогрели себя почти до нужного градуса, я открыл дверь и громко сказал, что меня тут бить собираются, и что если что, то остальные свидетели. Реакция сержантов была правильная. Старший вывел меня в другую комнату и очень вежливо объяснил, как им тяжело нас воспитывать, если им мешают. На том и закончилось. Кстати к приёмам воспитания относилось не пускание на ночь в туалет, если плохо пели на вечерней прогулке. Потом по Уставу через час после отбоя можно было ходить по очереди (30 человек минут по 10 каждый).

Второй случай почти философский. Товарищ по наряду начал жаловаться мне на жизнь. Был он ростом на две головы ниже меня (учебка для всех внутренних войск). Но уверял что прекрасно танцует и надеялся на службу в ансамбле народного танца. Увидев недоверие в моих глазах, он вдруг начал танцевать, выделывая без музыки очень сложные па. Увиденное врезалось мне в память своей нелепостью (это как балерина с отбойным молотком). Недавно вспоминал его в музее, глядя на очень талантливо написанный натюрморт. Тоже ощущение приложения таланта не к месту. Сейчас я это же чувство испытываю почти ко всякой человеческой активности.

Впрочем, благодаря учебке я вернулся в часть на 3 месяца позже остальных водителей, когда они уже хлебнули от дедов. На самом деле зверствовали не деды, а “граждане”, то есть те, кто уходил на дембель, и, не в последнюю очередь, их сержанты. В моей роте это были латыши. Они избивали даже дедов, хотя это уже было “не положено”. Один раз это произошло классически – в туалете: когда деды расслабились и расселись по очкам.

На каком-то подсознании я прекратил первый же “наезд” со стороны латышей тем, что предложил посмотреть как следует мне на погоны, а то они похоже не понимают с кем разговаривают. Один отреагировал агрессивно, а другой остановил его, сказав, что за сержанта много придётся сидеть, а до дембеля месяц. Так или иначе, “граждане” после этого случая меня не трогали, а деды возможно зауважали. У латышей было хобби – игра в шахматы. Поскольку я играл неплохо, то скоро установилась очередь на игру со мной. По-моему остальных латыши считали откровенными идиотами, но меня удивил только один, искавший на карте СССР в Африке.

В конце концов дембеля ушли, но на прощание сержант Якушкинс, у которого я принял отделение, дал мне ценный совет: “Если деды будут наезжать, то надо сказать, что напишешь рапорт. Они сначала озлобятся как на стукача, но со временем поймут, что ты ничего не пишешь, и успокоятся”. Так и получилось. В первое же дежурство по роте мне дали в дневальные одних дедов. Наводить порядок они ночью подняли мой призыв. До поры из осторожности (почти трусости) я решил не вмешиваться в “традиции” роты. Но утром пришлось послать одного из моих дедов по делу, на что он вежливо предложил мне самому этим заняться. Слово за слово, дело дошло почти до драки, и тут он напомнил мне: “Тебя ж ударь, ты рапорт напишешь.” Я сказал, что, возможно да, после чего ефрейтор пошёл поливать цветы в горшочках, а деды стали смотреть на меня волками. Впрочем, прошёл месяц, и всё действительно стало на свои места. Призывники, рекомендую …

Армию мало кто претерпевал, как я. Люди начинали “жить”. К сожалению, в этом и кроется основа дедовства. Я невольно провел эксперимент: я не позволял своему призыву обижать молодых солдат. Когда я (уже студент университета) наведовался к ним в часть, то они встречали меня как родного, но рассказывали как развлекаются, издеваясь над молодыми. Обычно деды объясняют издевательства тем, что их тоже “гоняли”, но это был явно не тот случай. Постепенно я пришёл к выводу, что дедовство при нынешнем воинском уставе вещь неистребимая. Офицерам нужна надёжная опора на случай реальных боевых действий, а молодой солдат не может быть такой опорой. Кроме того, происходило естественное разделение по силе духа. Тоже происходит на зоне или в любом закрытом коллективе самцов. Издевательства служат, как ни странно, надёжным методом проявить сущность человека и поставить его на соответствующую социальную ступеньку. Я видел щуплых интеллигентов, которых практически не трогали деды, и здоровых дебилов, которых всячески унижали.