Я иду в школу

     На фотографии 1938 года мой первый класс. Учительница Софья Николаевна Агапова.

        Второй ряд сверху, третий слева - это я. Третий справа - Юра Огановский, четвертый - Королёв. Верхний ряд, третий слева - Вова Кулинич. Внизу, вторая слева, сидит Вика Симоненко (о них в тексте).

  Я иду в школу

       В школу в то время принимали с восьми лет. Школа недалеко от дома, на краю большой пихтовой рощи. У меня в руках единственная, оставшаяся с довоенных времен фотография, – групповая фотография 1-б класса. Вот он мой первый класс и наша любимая учительница Софья Николаевна Агапова. Из ребят я уже почти никого не помню, прошло столько лет! Но о тех, кого помню, напишу хотя бы несколько строк.

       Королев. Забыл, как его звали. Однажды мы с ним на улице около школы подрались. Он был много сильнее и крупнее меня и так двинул меня кулаком поддых, что всякая охота драться с ним дальше у меня пропала. Может быть, я и сдался бы с позором, но мне повезло. Дело было летом, и бегали мы босиком. В драке я разбил в кровь палец на ноге о какой-то камень. А правила драки в то время были честные: – «до первой крови». Поэтому наша дуэль была остановлена секундантами, зрителями из нашего же класса. Так, благодаря нашей драке я его помню до сих пор. Думаю, что именно эта драка в последующем заставила меня отдавать предпочтение мирному разрешению конфликтов. Этот способ оказался куда как эффективнее.

       Вика Симоненко. Зимой мальчишки и девчонки нашего класса начали «дружить». Если мальчику нравилась девочка, он передавал ей записочку, – «давай дружить». Таким способом передружился почти весь класс. Я же, по причине сильной застенчивости, никак не осмеливался послать записку нравившейся мне девочке. На школьных праздниках она играла на пианино, у нее было кругленькое, кукольное личико, и она так грациозно прикрывала свой ротик ладошкой, когда зевала! Но у нее уже была дружба с кем-то из мальчишек. Из девчонок, с которыми еще можно было подружиться, оставалась Вика. И хотя она мне совсем не нравилась, набравшись храбрости, я написал ей записку с предложением дружбы. Пряча записку в кулаке, где-то в коридоре, когда никто не видел, протянул ее Вике. Реакция ее была совсем не такой, как я ожидал.

       – Это что ты мне еще за бумажку суешь, оттолкнув руку, сказала моя избранница и убежала. На этом попытки подружиться с особами противоположного пола надолго были отложены!

     А недавно произошло чудо!

     Июнь 2012 года. Телефонный звонок.

     –  Здравствуйте, Дмитрий Федорович! Это Вика Симоненко.

     –  Какая Вика, не сразу поняв, спрашиваю я.

     –  Вика Симоненко, которой Вы передавали записочку в школе в Поповке!  

     –  Господи, Вика! Вот это сюрприз!

     Оказывается, она живет в Никольском (сейчас это город) и кто-то из читателей городской библиотеки, читая журнал «Юность», где опубликованы мои воспоминания, увидев ее фамилию в рассказе о школе,  поинтересовался, не о ней ли идет речь. Ну а дальше, как  рассказала Вика (теперь уже Виктория Фёдоровна), долго искала мой телефон. И вот, ровно через 71 год - мы встретились с Викой! Целый день проговорили у меня дома, рассказывая о себе. В основном рассказывала она, а я расспрашивал и слушал, слушал. И теперь смотря на старую фотографию нашего 1-б класса, поражаюсь мужеству и стойкости этой девочки, перенёсшей тяжелейшие испытания: немецкую оккупацию, концентрационный лагерь, «доброту» родины, после освобождения отправившей ее с родителями на поселение в Казахстанские степи, и еще много чего. От Виктории Федоровны узнал о событиях происходивших в последних числа августа 1941 года  в Поповке после нашего отъезда в эвакуацию. Но об этом немного позже.

      Вова Кулинич. Тихий и очень добрый еврейский мальчик, с покорностью, исполнявший роль шпиона, когда мы играли в войну. Вова с матерью и еще двумя младшими детьми жил в «барском доме» дореволюционной постройки, стоявшем в центре небольшого лесного массива, примыкавшего к нашему двору. Занимали они одну большую комнату на втором этаже. Из комнаты был выход на остекленный балкон, куда обычно ставилась детская коляска с маленьким ребенком. Вытащить Вовку на улицу удавалось не всегда – ему приходилось возиться с младшими детьми. Но уж когда это удавалось, то у нас он обязательно был шпионом. Поймав шпиона Вовку, мы сажали его «в тюрьму» – деревянную бочку в рост человека, стоявшую во дворе дома Борьки Логачева, и закрывали деревянной же крышкой, да еще поверх крышки клали тяжелый груз. И сидел он в тюрьме часами. Бывало, мать выходила его искать. – Вова, домой! Вова, домой! Он же, соблюдая правила игры, сидел тихо, не отзывался. Уже после войны я узнал, что Вова погиб вскоре после того, как в Поповку вошли немцы. Рассказывали, что Вовка вышел на балкон и в это время под балконом разорвался советский снаряд.

       Мой лучший друг – Юра Огановский. Его отец, Станислав Карлович, поляк, работал врачом в медпункте стекольного завода, там же, где и моя мама. Мама Юрки не работала, была больна. Кроме Юры у них была еще девочка, младше него года на два. На пригорке возле небольшого пруда, прилегающего к их участку, Огановские строили новый дом. Перед самой войной они уже жили в одной комнате недостроенного дома.

       Помню, мы еще не ходили в школу и однажды с мостика, с которого обычно хозяйки полоскали белье в пруду, сидя на корточках, ловили на удочку мелких рыбешек. Вдруг кто-то сзади толкает нас обоих в спину, и мы кувыркаемся в воду. Я плавать не умею, а глубина то – «с-головой». И вот врезалось в память: – Юрка молотит руками по воде и плывет к мостику, а я, хотя и барахтаюсь, но почти никуда не продвигаюсь, да еще наглотался воды. Но не утонул! Кое-как добрался до мостика. Оказалось, что это Юркина сестренка потихоньку подкралась и столкнула нас с мостика. Стоит, хохочет. Ей смешно!

       У отца в их доме было множество книг по медицине, в том числе многотомная Медицинская энциклопедия с красочными картинками и изображениями различных частей тела и органов. Смотреть эти книги детям не разрешалось. И выбрав время, когда родителей не было дома, мы с Юркой их разглядывали, и конечно, с особым интересом разглядывали иллюстрации к статьям по тем вопросам, из-за которых и возникал запрет на ознакомление с книгами.

       Любимым занятием у нас с Юркой было разыскивать города на большой, во всю стену, географической карте, висевшей в комнате. Один из нас называет город, а другой должен найти его на карте. Если не найдешь, – щелбан! Так постепенно, наполучав щелбанов, изучили географию!

       Когда в 1941 г. началась эвакуация работников завода Огановские, из-за болезни матери решили остаться в Поповке. Что стало с ними потом неизвестно. Знаю только, что немцы, заняв поселок, всех жителей из него выселили, а часть людей угнали в Эстонию и Германию. Поселок оказался на самой передовой линии немецких позиций.

       После войны, учась в институте, я несколько раз приезжал в Поповку. Неудержимо тянуло в родные места. Поселок уже понемногу застраивался. Но от прежней Поповки, с ее высоченными деревьями, старыми домами и множеством прудов не осталось практически ничего. От пихтовой рощи, росшей когда-то около нашей школы, я не нашел даже пней. И вдруг на домике, стоящем на том месте, где когда-то был наш дом, читаю табличку – улица Культуры, дом 1.

      Еще немного из довоенного детства. В первом классе я уже хорошо читал. Но особо чтением книг не увлекался, предпочитая проводить свободное время на улице, в играх с друзьями. Летом играли в войну, в «Чапаева», в «казаки-разбойники». В 1939 году началась финская война, и у мальчишек появилось повальное увлечение стрельбой из «поджигалок». Толстостенная медная трубка, заклепанная с одного конца, крепится к деревянной рукоятке, и получается что-то похожее на пистолет. У заклепанного конца пропиливается небольшое отверстие – запал. Пороха у нас не было, и пистолет заряжали серой, соскабливаемой со спичек. Набив серой запал, поджигали его спичкой. Выстрел получался сильный – крупная дробина пробивала лист фанеры. С таким «оружием» наши игры действительно были похожи на военные действия – крики ура, стрельба, дым. Слава Богу, что в этих играх не поубивали друг друга. Действовало железное правило – в человека не целиться.

       Зимой большим удовольствием, и даже геройством, было прицепиться на коньках крючком из толстой проволоки к проезжающим по дороге на большой скорости автомобилям. Замечу, что «большая скорость» для автомобилей тех лет не превышала 30 км/ч.

       Чтобы побудить к чтению, родители привели меня в библиотеку при доме культуры завода. По-видимому, детской литературы в библиотеке не нашлось, и я помню, как женщина-библиотекарь убеждала родителей взять для меня «интересную книгу» Н.В.Гоголя о том «Как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем». Взяли. Но моего терпения хватило прочитать в ней только несколько страниц, после чего дальнейшие отношения с библиотекой прекратились. А к чтению я пристрастился самостоятельно. Главную роль в этом сыграли «Двенадцать стульев» Ильфа и Петрова.

       Однажды на чердаке дома, роясь в каком-то ящике с хламом, я нашел книгу с оторванным переплетом. Там же, прочитал несколько страниц. Показалось смешно. Дома всю книгу проглотил мгновенно. Позже, когда показал книжку родителям, выяснилось, что она называется «Двенадцать стульев», но родители почему-то заволновались, – где ты ее взял? Никому не говори, что читал ее и не показывай! Оказалось, что в то время книга эта была запрещена - потому-то, вероятно, и оторвали обложку, чтобы скрыть название. (Кстати, запрет на книги «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок» продержался довольно долго, кажется вплоть до 50-х годов). Потом зачитывался книжками Аркадия Гайдара: «РВС», «Тимур и его команда» и др. Не в пример современной макулатуре о колдунах, волшебниках и прочей ерунде, засоряющей мозги, довоенная детская литература воспитывала в читателях любовь к своей стране, бескорыстную доброту и отзывчивость на чужую беду.