7-го августа. Прежде мой журнал наполнялся описанием театров, теперь путешествий по окрестностям Петербурга. Сегодняшняя поездка на дачу Вешняковых самая дальняя из всех наших поездок -- с лишком за 30 верст. С нами ехал Василий Петрович. Мы выехали из Петербурга в ясную погоду и радовались, что можно будет погулять, быть в деревне и не гулять -- самая скучная вещь для меня! Наш путь лежал по хорошо знакомой нам дороге к Петергофу, но мы, не менее прежнего, любовались многими дачами, особенно одна очаровательна, роскошной, готической архитектуры, дом стоит на небольшом возвышении, около него вьется речка, окруженная кустами, но, к сожалению, дом как на куриных ножках, едва мелькнет очарованным глазам и повернется боком. Теперь мы видели почти все главные улицы Петергофа, ах как он хорош, что за прелесть эти готические домики, то легкие, воздушные, они как будто едва прикасаются к земле, другие важные, тяжелые, хотят восхищать своею гордостью. Мы повернули прямо к взморью и чем ближе к нему, тем сильнее билось мое сердце. Смотря на мрачные волны моря, я сравнивала их с нашей жизнью, смотря на бесконечную даль его, я думала о вечности; иному удается перейти в нее тихо, покойно переплывая море, другому много бурь, много бедствий придется испытать, а там, что ждет его, неужели цепь его страданий не прервется? Неужели горькие слезы на глазах его не осушатся солнцем радости, солнцем блаженства? О нет! Хорош должен быть переход из темницы к свободе, от тесноты к простору! Весело выпорхнет из клетки птичка, пущенная на волю! -- Прекрасно ты, море!
Нет ничего лучше тебя, вечно юное, молодое, ты то бурно, мрачно, то тихо, весело катишь свои волны! Всему на свете закон -- стареться, ты одно неизменимо, одно -- вечно кипишь жизнью! Завиден твой удел! Мы въехали в лес, взморье скрылось, над нами висела ужасная туча и, скоро пошел проливной дождь и загремел гром. Я думаю, я не заметила бы дождя, если б меня перед этим посадили у взморья, глаза мои переходили бы от моря к небу. От неба к морю, как у Веры на фрегате Надежды, только у нее был еще и третий предмет -- глаза Правина, но мне бы не нужно было ничьих глаз, мне было бы весело с одними моими. Люблю я смотреть, как сбирается гроза -- тучи одна другой мрачнее бегут, спешат, будто сходятся, расходятся, как будто готовясь на какую-нибудь месть, сердце бьется каким-то страхом! Кажется вся земля в ожидании, ничто не смеет шелохнуться, все так тихо, одни птицы суетливо порхают, ища себе приюта. Величественна в это время природа! Душа невольно преклоняется перед ее Творцом и дивится Его всемогуществу. Мы проехали мимо Сергиевска, дачи В<еликой> К<няжны> Марии Николаевны, но дома не видно с дороги, только мельком видели издалека ферму, в которой они живут теперь. Дворец будет, говорят, строиться на будущий год. Еще версты три-четыре и мы были перед Мартышкино, поднялись в гору и въехали во двор. Дождь и гроза не переставали, мне так было досадно. Вскоре после нас приехали двое Челищевых. После обеда погуляли немного в саду, а в дождь играли на галерее в мячи, а потом придумали ехать в Ораниенбаум, мужчины были против этого, но уступили желанию и воле дам, линейка была подана. С Иваном Петровичем мы распрощались в Ораниенбауме, он должен был ехать с Великим Князем в Петербург, а мы отправились к Китайскому домику. Проезжая дворец, видели Елену Павловну, которая стояла у окна, разряженная, как на вечер. Китайский домик снаружи не имеет ничего особенного, но войдя в сени, первый предмет, который бросится в глаза, это пол из деревянной мозаики, прелесть! В первой комнате обои, вышитые самой Екатериной, во всех почти комнатах картины бесподобной живописи, в одной все стены покрыты портретами, которые снимались с разных лиц по приказанию Екатерины, есть прехорошенькие женские головки. Камер-лакей рассказал нам историю одного портрета, а потом заставил нас бежать из этой комнаты своим нескромным ответом на вопрос Александра Петровича про одну дверь. Спальня Екатерины вся зеркальная, даже потолок, Екатерине, как красавице, это могло нравиться, а мне показалось более страшно, чем хорошо, всюду видеть себя, куда не обратишь глаза. Несмотря на дождь, мы сделали еще несколько верст, море и Кронштадт являлись беспрестанно, но я не могла любоваться морем, так как бы желала, я сидела к нему спиною и, чтоб видеть его, мне надобно было беспрестанно вертеться. Но я простилась с ним, может быть, в последний раз в жизни я видела тебя, море! Желала бы еще придти к тебе, послушать твоего говора, который имеет какой-то отголосок в моем сердце, посмотреть на твою синюю даль. Смотря на красоты природы, душа делается возвышеннее, все чувства чище, лучше! Я верю, что люди живущие в диких местах, должны быть свирепее, бесчувственнее... Впрочем, хороша ли нравственность неаполитанцев! Мы возвратились в 8 часов, а через час, напившись чаю, отправились в обратный путь в Петербург.
Свободное копирование
