12 июня. Давно я не писала в свой журнал, все это время была больна, едва ходила, и кто давно не видел меня находят, что я очень похудела и побледнела. Поездка в Петергоф освежила меня. 10-го числа Андрей Петрович и Петр Иванович получили приглашения на царский обед. Видя наше желание быть в Петергофе, Петр Иванович все устроил для нашей поездки и пригласил нас, также и Василия Петровича с Марией Александровной. 11-го в девять часов утра Мейзеры и Михаил Иванович приехали к нему, у нас все уже было готово и мы отправились; меня завезли к Вешняковым, потому что наша карета была полна. Мы сделали два часа дороги совершенно незаметно, пробыв с полчаса в Стрельне, чтоб позавтракать. Вся эта дорога стоит гулянья от самого Петербурга до Петергофа, она усеяна дачами, которые пленяют своим разнообразием; вправо, вдалеке виднеется песчаною степью взморье; иногда подъезжаешь к нему довольно близко, но мне хотелось ближе, еще ближе, чтоб можно было вслушиваться в шум его волн. Кареты, коляски, кабриолеты скакали в Петергоф, но мы обгоняли всех. К моему счастью, ночью был дождик и пыли совершенно не было, я говорю, к моему счастью, потому что я была покойна за мою беленькую креповую шляпку, которую я очень люблю. В Петергофе мы остановились почти против ворот сада в маленькой, но премиленькой гостинице; нам отвели наверху две комнаты с балконом на улицу. Немного отдохнув, причесавшись и умывшись, мы пошли в сад.
Против Самсона, полюбовавшись им, мы расстались с Андреем Петровичем и Петром Ивановичем, они пошли во дворец, а мы в Нижний сад, к Мон-плезиру. Наконец, я подошла к взморью близко, как нельзя ближе! Ах, как тут хорошо! Влево, как в облаках, виднеется Кронштадт; вправо, частица Петербурга Исаакиевский собор, как будто вышел из земли и висит над Петербургом. Прямо протягиваются узкой лентой берега финские, но в одном месте видишь беспредельность, как путь в вечность! Залив, с одной стороны, был установлен пароходами, фрегатами, яхтами, к довершению картины. Погода была ветреная.
Взморье бушевало, ворчало, билось об каменья и этот всплеск, то отрывистый, то протяжный, был для меня новою музыкою; волны то пеною поднимались высоко, точно головы мертвецов в саванах высовывались из-за них, -- то расстилались белою скатертью! Как было все ново, все прекрасно для меня! И всего более мне нравился шум моря; я вслушивалась в него, как будто хотела понять его говор, но он навевал на меня сладкие думы и тихую грусть, и я вспомнила Марлинского. Я приходила в восторг, бывало, читая о тех впечатлениях, какие делали над ним красоты природы, я находила тут собственное изображение, и теперь всякий раз, когда мне случается испытывать эти чувства, я вспоминаю Марлинского. Мне не хотелось отойти от этого места, а вскоре должна была идти за другими, -- такова судьба людей! Во время нашего обеда возвратились домой царские гости и мы вскоре, чтоб не терять времени, опять отправились в сад. Увидав у окна во дворце Кейзер, мы пригласили ее с собою. Теперь нас повели к Марли, не доходя до него, я восхитилась одним местом, которое очень походит на одно из моих любимых в Хотне. Мы подошли к пруду, в котором кормили карпов по колокольчику и долго сидели тут, любовавшись ими. Потом вошли во дворец Петра Великого, в эту святыню русского сердца. Особенное чувство вкрадывается в душу, когда осматриваешь вещи, принадлежавшие Петру; хотелось бы приложиться к ним, как к святым вещам. Увидев его дорожную кружку, я схватила ее и с жаром поднесла к губам, как будто в ней был какой-нибудь целебный напиток, мысль дерзкая -- приложиться к тому месту, куда прикасался губами Петр! -- Мне хотелось унести что-нибудь из этих вещей и как я обрадовалась, когда у одного кафтана нашла шелковинки после оборванной пуговицы. Михаил Иванович помог мне общипать их, потом мне и Марии Александровне пришла опять предерзкая мысль в голову и воспользовавшись минутным отсутствием сторожа, мы исполнили ее; мы оторвали по маленькому лоскутку от одеяла, которое лежало на постели Петра, и торжествующие, возвратились к пруду, где были все наши, и пошли к Мон-плезиру, где встретили Кандалинского.
Теперь погода была тиха; взморье не бушевало, но тихо волновалось, как душа человека, грустная после страшных непогод света. -- Мы возвратились в гостиницу почти в 10 часов. Кейзер была с нами, напившись чаю, она ушла, а мы стали сбираться в путь. Ночь была чудесная! Василий Петрович и Мария Александровна спали почти во всю дорогу, а я и Михаил Иванович безмолвно сидели в углах кареты, только иногда я высовывалась из окна, чтоб полюбоваться видами, особенно, когда было видно взморье, опоясанное зарею, как алою лентою. По дороге было такое же движение, как и днем. Мы встречали множество солдат, везущих в огромных фурах провиант в лагерь, я с каждым из них посылала поклоны Nico, но к сожалению, они не доходили ни до них, ни до него! Через полтора часа мы были в Петербурге и нас развозили по домам, как актеров.
Свободное копирование
