Но все это установилось лишь к третьему курсу. А поначалу новая институтская действительность, как и школа, не вполне соответствовала ожиданиями.
Возможно потому, что Городскому институту общежития не полагалось. А общежитие-то и становится обычно центром студенческой жизни и человеческого сближения. Нас же сближали совместные поездки на картошку и вечеринки. Сдружились те, кто поехал (на втором или на третьем курсе) на целину, но было понятно, хотя целинники избегали об этом говорить, что сдружились они перед лицом чудовищного бедлама, в котором оказались.
Впрочем, был момент, когда наша первая группа сблизилась. Одна беленькая до прозрачности и романтичная до наивности сокурсница, генеральская дочка, против воли родителей вышла замуж за немолодого армянина, который заморочил ей голову красивыми и дорогими ухаживаниями. Почти сразу же забеременела и тяжело родила очень большого мальчика. С мужем быстро рассорилась (он не смог соответствовать ее романтическим представлениям и сразу показал, где место женщины в восточной семье), с родителями не помирилась, и оказалась вдвоем с младенцем в съемной комнате без особых удобств на Разгуляе. Без помощи и поддержки. Тогда-то группа и решила установить дежурства и помогать с продуктами...Увы, помощь наша впрок не пошла. Последовал развод, и мужу удалось отсудить ребенка, увезти его в Армению, где его воспитала как своего армянская семья, а для сокурсницы нашей он был потерян навсегда.
Однажды мы на II курсе попытались издать рукописный журнал. Название придумали - так себе - "Зарницы" (правда, тогда еще не было военной игры под этим названием). Сразу же выяснилось, что пишущих людей среди нас немало. Ничем ранее не примечательная Нана Рыбакова принесла рассказ про роковую любовь, и там была строчка, которую и мне тогда хотелось бы написать: "Но глаза твои были закрыты, и в них ничего нельзя было прочесть". Рыженькая Ира Вискова, загадочная и серьезная, представила мелодраматическую историю из времен войны. Наш человек бежит из лагеря, из последних сил ползет по минированному полю и слышит песню еврейской девочки из застенков, которая помогает ему доползти и вообще выжить. "Пой, девочка, пой!"- повторяет он про себя. Мелодраматично, наивно, да, но самое смешное, что аналогичный сюжет довелось совсем недавно - в 2009 году - встретить в пьесе канадского драматурга и режиссера Вахди Муавада "Пожары", поставленной в Москве. Так что Ира Вискова намного его опередила. А я написала про первую выставку Ильи Глазунова, на открытие которой (вернее даже на развеску, еще до открытия) случайно попала, отправившись в Библиотеку ЦДРИ. Там была очень сильная серия графических иллюстраций к Достоевскому. И еще - живописный портрет жены - Нины...Журнал получился большой. Листки его развесили в застекленной витрине, и народ все время толпился рядом. Читали и преподаватели.
Тогда же, на втором курсе мы устроили вечер отдыха, пригласив на него студентов МВТУ, поскольку на нашем курсе было только 10 мальчиков при 60 девочках. Только что, в декабре 1956 года в Москве побывал Ив Монтан. Мне повезло: я попала на концерт. Правда, в Лужники, на дальнюю трибуну, откуда фигура на огромной сцене виделась, как в бинокль, повернутый обратной стороной. Но все же виделась. А слышалось вообще хорошо. Сразу же появились пластинки Монтана, его книжка "Солнцем полна голова": он ведь был угоден нашим властям, так как приехал в разгар венгерских событий, нарушив бойкот Запада в отношении СССР. На том самом веркином патефоне я проигрывала раздобытую пластинку Монтана до тех пор, пока не записала все его песни на бумажку. Потом выучила их и стала петь, где придется. Пришлось и на вечере отдыха. Однокурсник Владик Матусевич аккомпанировал мне на гитаре. Успех мне сопутствовал, а во время танцев, сочтя меня, должно быть, продвинутой, ко мне подошли два незнакомых молодых человека и предложили разучить с ними самые простые па рок-н-ролла, чтобы тут же и продемонстрировать новый танец собравшимся. Мы зашли в свободную аудиторию, и они показали мне, как это делается, в общих чертах. Магнитофон с музыкой у них был с собой, и они врубили рок...КАК мы танцевали перед обомлевшей публикой, было не столь важно. Важно было, что почти никто нового танца ранее не видел, только слышали, как над ним издеваются в прессе. Важно было, что этой "презентацией" мы нарушили фактический запрет на рок. И реакция последовала немедленно. Чуть ли не на следующий день в институтской многотиражке появилась бичующая статья под названием "Второкурсники веселятся" с карикатурой на меня и нелестными отзывами о моем "западничестве". Имелось в виду и пение тоже. Дисциплинарных санкций, слава богу, не последовало.
Свободное копирование
