1987 год, 17 июня. Вечером за чаем у Иветты Николаевны - Тамара Синявская, Володя Спиваков, Володя Васильев, Катя Максимова и я. Решили организовать благотворительный концерт, чтобы собрать деньги на реставрацию церкви, где венчался Пушкин...
Тогда слово "благотворительность" еще не произносилось, слово это было забыто после 17-го года.
Но чем привлечь зрителей на дорогие билеты - не только же именами? И мы решили сделать "премьеру премьер", то есть то, что никто никогда не делал.
Катя Максимова с Володей Васильевым подготовили семь новых номеров. Я помню их репетиции. Когда репетируют другие, миниатюрная Катя сидит на сцене под роялем и возится там со своими балетными туфлями, потом она встает и становится царицей, а после опять, как маленькая девочка, сидит под роялем, ждет. А когда мы уходили домой, она была на высоких каблуках и выглядела Дамой.
Еще я запомнила, как Володя Васильев искал костюм для какого-то номера: он попросил снять на видеокамеру весь номер, посмотрел, понял, что этот цвет костюма не подходит, станцевал в другом костюме, опять посмотрел на видеокамеру, понял, что снова не подходит. Я тогда первый раз увидела, как балетные работают с видеокамерой: как в зеркале рассматривают каждое свое движение.
"Виртуозы Москвы" тоже играли все новое, а я подумала: "Что же до меня никто не делал?" - и решила прочитать "Реквием" Ахматовой.
С Володей Спиваковым мы как-то потом вместе летели из Бухареста и, сидя рядом в самолете, размечали "Реквием" - какие куски когда нужно перебивать музыкой. Для "Реквиема" он выбрал Шостаковича.
Видя, как Васильев подбирает костюм, я думала, в чем же мне читать "Реквием". В вечернем платье нельзя ~ "Реквием" читается первый раз, это о 37-м годе, - нехорошо. С другой стороны, выйти "по-тагански" - свитер, юбка просто как женщина из очереди "под Крестами" - но за моей спиной сидят музыканты в смокингах и во фраках, на их фоне это будет странно. Я решила, что надо найти что-то среднее, и вспомнила, что в свое время Ив Сен-Лоран подарил Лиле Брик платье: муаровую юбку и маленький бархатный сюртучок. Муар всегда выглядит со сцены мятым, хотя при ближайшем рассмотрении можно разглядеть, что это очень красивое платье. Но Лили Юрьевны уже не было в живых, поэтому я попросила его у Васи Катаняна. И до сих пор читаю в нем "Реквием".
...Первый раз читаю "Реквием" в Ленинграде. Огромный зал филармонии. Народу! В проходах стоят. Мне сказали, что в партере сидит Лев Николаевич Гумилев с женой. Я волнуюсь безумно, тем более что там строчки: "...и сына страшные глаза - окаменелое страданье...", ведь она стала писать "Реквием" после того, как арестовали сначала сына, а потом мужа - Пунина.
После концерта стали к сцене подходить люди с цветами. И вдруг я вижу: продирается какая-то старушка, абсолютно петербуржская - с кружевным стареньким жабо, с камеей. С увядшими полевыми цветами (а я, надо сказать, очень люблю полевые цветы). И она, раздирая эти цветы на две половины, одну дала мне, а вторую положила на авансцену и сказала: "А это - Ане". По этому жесту я поняла, что она была с ней знакома. Потом она достает из кошелки какой-то сверток и говорит: "Это вам".
Мы уходим со сцены, я в своей гримерной кидаю этот сверток в дорожную сумку - после концерта сразу сяду на "Стрелу" и поеду домой. Идут люди с поздравлениями и вдруг - Лев Николаевич Гумилев - абсолютная Ахматова, он к старости очень стал на нее похож. Рядом с ним жена - на две головы выше. Я, чтобы предвосхитить какие-то его слова, говорю: "Лев Николаевич, я дрожала как заячий хвост, когда увидела Вас в зале". "Стоп, Алла, я сам дрожал как заячий хвост, когда шел на этот концерт, хотя забыл это чувство со времен оных... Потому что я терпеть не могу, когда актеры читают стихи, тем более Ахматову, тем более "Реквием", но... Вы были хорошо одеты..." Мне это очень понравилось. Он еще что-то говорил, а в конце сказал: "Мама была бы довольна". Я вздрогнула.
Потом, в другой приезд, я ему позвонила, он меня пригласил в гости. Я пришла, он спросил: "Не против, если я покурю на кухне?" - "Да-да, конечно, Лев Николаевич". Он сел, покурил, мы о чем-то говорили, я рассказывала, как читала "Реквием" в разных странах. В это время вошла какая-то женщина и поставила на газовую плиту чайник. Я говорю: "Это кто?" Он: "Соседка". - "Как - соседка?!" - "Ну да, я живу в коммунальной квартире". Он получил свою маленькую двухкомнатную квартиру незадолго до смерти.
...Когда я приехала после этого концерта в Москву - бросила сумку и помчалась на репетицию. Прошло несколько дней, я, вспомнив про сумку, стала ее разбирать, наткнулась на сверток, который подарила эта петербуржская старушка. Разворачиваю: газеты, газеты и наконец какая-то коробка, на которой написано: "Русская водка" и нарисована тройка. Перечеркнуто фломастером и написано: "Это не водка!" Там оказалась бутылка редкого-редкого джина, очень старого. Откуда у нее этот джин?! Бутылку этого джина я подарила Васе Катаняну - ведь он мне подарил костюм.
Свободное копирование
