Первый раз я приехала в Париж с "Таганкой" в 1977 году. Мы жили на Плас Републик - это старый, бывший рабочий район Парижа. Играли в театре "Шайо" на площади Трокадеро, куда нас возили на автобусах. Я помню, мы сидим в автобусе, чтобы ехать на спектакль, и, как всегда, кого-то ждем, а в это время вся площадь заполняется демонстрацией с красными флагами. Мы не смогли проехать, и спектакль задержали часа на два. Я тогда посмотрела на наших актеров, все еще были молодые, но у них стали такие старые, мудрые глаза... Никто даже не комментировал, потому что боялись высказываться (хоть и "левый" театр, тем не менее всех своих стукачей мы знали в лицо), но глаза были такие: "Чего вы, дети, тут делаете с этими флагами?!" А там - такой ор! Теперь я понимаю, что это не те красные флаги, что были у нас, это совершенно другие игры: выброс энергии, оппозиция, удерживающая равновесие...
Первый раз - Париж. Мы на всех ранних гастролях ходили вместе: Филатов, Хмельницкий, Дыховичный и я. Они меня не то чтобы стеснялись, но вели себя абсолютно по-мальчишески, как в школе, когда мальчишки идут впереди и не обращают внимания на девчонок. Тем не менее я все время была с ними, потому что больше - не с кем.
У меня сохранился небольшой листок бумаги со строками, написанными разными почерками, - это мы: Леня, Ваня, Боря и я - ехали вчетвером в купе во время каких-то гастролей и играли в "буриме":
Когда, пресытившись немецким пивом, Мы вспоминаем об Испании
далекой, Хотя еще совсем не вышло срока И до Москвы, увы,
далеко, И неизвестны суть и подоплека (Хотя судьба отнюдь к нам
не жестока), Но из прекрасного испанского потока Я выбрала два
сердца и два ока.
Читателю я даю возможность угадать, кто из нас какие строчки писал. Я помню, там же, в купе, мы ели купленный в дороге большой арбуз. Это было очень неаппетитно и грязно (не было посуды, ножей, вилок, салфеток) - и я от отчаяния и усталости заплакала...
"Буриме" было нашей любимой игрой в гастрольных поездках. По правилам в "буриме" каждый пишет две строчки, но при этом видит он только последнюю строчку предыдущего. Своей первой строчкой он ему отвечает, но ответ этот загибает и дает еще одну строчку - следующему. Листочек превращается в гармошку, и, как правило, эта гармошка имеет смысл. Вот "буриме", в которое мы играли во время гастролей в Югославии.
Высоцкий:
Как ныне собрал свои вещи театр,
Таганских глумцов боевой агитатор.
Сентябрь на дворе - здравствуй город Белград!
Дыховичный:
Нет суточных давно, и я тебе не рад. И "Коля" за окном все ходит
затрапезно.
Демидова:
А мы летим вдвоем так сладостно, но в бездну.
Но все нам трын-трава, пока мы на гастролях.
Хмельницкий:
Подходит "Николя" и мы по-сербски: "Моля!"
Вернемся по домам и вдруг исчезнет воля.
Филатов:
На каждого из нас досье напишет Коля.
Унылая пора! Очей очарованье!
Дыховичный:
Убожество пера! Анчар и Ваня!
Да, голова пуста, когда живот не сыт.
Демидова:
Вот почему всегда испытываем стыд.
Но солнце за окном, а в сердце лабуда.
Хмельницкий:
И все бы ничего, да вот одна беда:
"Я правильно купил?.." А впрочем, ерунда.
Филатов:
Сегодня - Будапешт, а завтра - Кулунда!
Поэтому живи! Живи, пока живется!..
Высоцкий:
Хотя я не тот, кто последним смеется
(Товаров я в Загребе мало загреб)
Дыховичный:
И этого даже мне хватит по гроб.
Я алчность в себе ненавижу
Демидова:
Мне родина нищая ближе
Хмельницкий:
Эпитет рискованный. Посмотрим,
Что Леня напишет пониже.
Филатов:
Пора нам из Сербии смазывать лыжи!
тут кончилась бумажка, а на обратной стороне был текст чьей-то роли.
После спектакля мы обычно собирались у Хмельницкого в номере, он ставил какую-нибудь бутылку, привезенную из Москвы. Леня Филатов выпивал маленькую рюмку, много курил, ходил по номеру, что-то быстро говорил, нервничал. Я водку не люблю, тоже выпивала немножко. Иногда говорила, но в основном молчала. Ваня Дыховичный незаметно исчезал, когда, куда - никто не замечал. Хмель выпивал всю бутылку, пьянел совершенно, говорил заплетающимся языком "Пошли к девочкам!", падал на свою кровать и засыпал. Наутро на репетицию приходил Леня - весь зеленый, больной, я-с опухшими глазами, Ваня - такой же, как всегда, и Хмельницкий - только что рожденный человек, с ясными глазами, в чистой рубашке и с первозданной энергией.
Свободное копирование
