Итак, 27 сентября я отправился в Петербург в плацкартном вагоне поезда № 21. Всю дорогу учил французский по самоучителю. Дошёл до конца вводного курса из семи уроков. Результат, конечно, мизерный, но, надо сказать, что сам процесс изучения доставил удовольствие. Куда как интереснее многих дел, которыми мне приходится заниматься.
Прибыл в Питер в 13.10. Меня должны были встречать двое бойцов, которым я вёз деньги от родителей, а одному ещё и куртку зимнюю, - сыновья-студенты Терещенко и Худукона. Явился только один - Терещенко-младший, которому пришлось забрать и куртку Худукона, тот напутал с датой прибытия поезда. Хорошо хоть, что они знакомы.
Кстати, о деньгах. Пошлём с оказией, когда будет. Сколько просишь? Если припрёт и надо будет срочно - телеграфируй, вышлем телеграфным переводом, но, сам понимаешь, что это будет существенно дороже.
25 октября 1995 г.
С Московского вокзала я направился сначала со всем своим барахлом в Фонд Сороса (на Чайковского), получил там чеки, а доллары по ним в этот раз надо было получать в отделении Инкомбанка на Обводном канале, за ТЮЗом, пришлось туда тащиться. Хотел часть денег на франки поменять, их там не оказалось. Поехал на Финляндский, в окрестностях которого франков тоже не нашлось, зато купил с лотка кроссовки бангладешские за 60 т.р. типа моих предыдущих китайских, приказавших долго жить. И очень остался ими в конечном итоге доволен.
Я из Мурманска поехал в своих осенних туфлях, а с собой взял летние (серые, страшные) и старые румынские кроссовки для бега. Так вот все эти три пары я оставил в Сестрорецке к недоумению Бургвицев - зачем привозил? - а по заграницам щеголял в бангладешской тряпочной обувке, очень лёгкой и удобной хоть для бега, хоть для чего. Без них я вряд ли смог бы намотать столько километров по Парижу с поклажей на спине, сколько я сумел.
В Сестрорецк я приехал вечером, на следующий день утром обновил кроссовки пробегом в Дубки, купил франки в местном Сбербанке, очки для чтения взамен забытых в поезде и большой арбуз к обеду. Накануне я договорился по телефону с Лариской Зеленковой, что заночую у неё перед вылетом в Париж, поскольку в аэропорту надо быть в семь утра, и из Сестрорецка не успеть даже первой электричкой. В Петергоф из Сестрорецка я добирался через Белоостров из-за отмены электричек, с которыми сейчас полный кабак. По дороге купил в Питере две бутылки водки "Столбовой" в качестве либо русских сувениров для французов, либо лекарственных средств для себя и русских товарищей, уж как получится.
Лариске я привёз палтуса, за которого очень переживал в поезде: чья-то рыба жутко воняла в нашем отсеке, и я боялся - уж не мой ли палтус так смердит. Оказалось, не мой. К палтусу я привёз ещё бутыль двухлитровую пива английского (светлого), но всю её мы не выпили: утром рано вставать надо было. Лариса живёт сейчас с симпатичным внуком Юрой, который учится в частной школе Лиды Дмитриевой, с нашей кафедры (физики Земли), а Антон (сын Ларискин) с женой в общаге живут, комната у них там отдельная.
30 сентября на электричке 5.18 от Старого Петергофа я доехал до Ленинского проспекта, а на 39-м автобусе до поворота на Пулково-2, оттуда пешком по безлюдной дороге. Боялся, как бы грабители из кустов не выскочили и не отняли мои франки. Но никто не напал, слава Богу. Без толкотни зарегистрировался и учил французский наверху. Летел на Ил-86 три часа, вполне комфортабельно, самолёт был заполнен наполовину.
Общался по-английски с французом, инженером лет тридцати пяти, на армянина похож, я ему вату дал нос заткнуть - кровь пошла (у меня такое было, когда я в Штаты летел). Француз был в России в турпоездке и ему очень понравилось. На моё замечание, что надо быть смелым человеком для путешествий по России, он ответил, что это Париж - опасный город, в метро особенно, сумку могут вырвать, а вот что его в России поразило, так это контраст между нуворишами и остальным населением.
Накануне через Европу проходил циклон, и в Париже было всего 11 градусов тепла (в Петербурге - 8), но мы садились в аэропорту Шарль де Голль уже при ясной погоде, было 10 часов утра по местному времени, и день обещал быть тёплым. На аэропортовом автобусе (а, значит, бесплатно) я добрался до метро, чтобы ехать в центр, там побродить, сколько сил хватит с вещами, и к вечеру перекинуться в другой аэропорт - Орли на рейс Париж - Аджассио в двадцать с чем-то, на который был забронирован групповой билет для участников воркшопа. Там и предстояла первая встреча с представителями оргкомитета.
Половину пути от аэропорта до центра города (стоимость проезда - 40 франков, 1 франк около 900 руб, а проще: 5 франков = 1 доллар, т.е. столько же, сколько на рейсовом автобусе от Боулдера до Денверского аэропорта) поезд метро идёт не под землёй, а прямо по городу, и первое эффектное впечатление - Монмартр с его внушительным собором. Силуэт-то знакомый, но не думал, что он такой огромный. Возможно ещё, что эффект усиливается из-за горушки, на которой он стоит.
Где мне вылезать, я знал ещё в Мурманске, по e-мэйлу выяснил, вышел на станции Ле Шателье на Рю де Риволи. Глянул направо - да это, кажись, Лувр там. Налево - тоже какие-то знакомые очертания. Достал фотоаппарат. Щёлк - направо, щёлк - налево. И пошёл налево, чтобы потом вернуться справа, снимая всё, что подвернётся заслуживающего внимания.
Но, пардон, а что же тут не заслуживает внимания? Это же Париж, чёрт побери, в самом деле! Добрался я до него-таки, хоть и под старость лет. А погода-то какая чудесная! Про архитектурные красоты - что и говорить. Через площадь Отель де Виль с фонтанами выхожу к Сене, вон справа замок Консьержери, а впереди, знамо чего, - Нотр Дам! Обхожу вокруг мимо сувенирных лавок, куч туристов и художников и перехожу с острова на следующий берег Сены, набережные которой, как положено, уставлены книжными лавками. В одной из них покупаю за 55 франков "Весь Париж" на русском языке: что у меня получится на плёнке, ещё неизвестно, а тут вон какие прекрасные фотографии и написано про то, что на них изображено.
Далее двигаюсь по набережной в сторону Лувра (теперь он на противоположном от меня берегу), ещё раз перехожу через Сену и ныряю во двор Лувра. К этому моменту у меня кончилась первая плёнка, начатая ещё в Мурманске - помнишь, утром Большое Питьевое я снимал, потом с перевала, потом тебя в кустюме? На каменной лавке во дворе Лувра я перезаряжаю камеру и через левую подворотню выхожу на пирамиду в другом дворе опять же Лувра, обхожу её справа, к арке Карусель, оттуда к саду Тюильри и вдоль него на площадь Согласия, а с неё вот она Эйфелева башня видна слева, Елисейские поля прямо с Триумфальной аркой впереди, но туда ещё пилить и пилить, а у меня килограммов 12 поклажи в красной и черной боулдеровской сумках, и я без корсета. И не жравши с самолёта, хорошо, что покормили там по-человечески, хоть и Аэрофлот.
Время пятый час пополудни, пора поворачивать к метро. Выхожу на Рю де Риволи и вдоль магазинов возвращаюсь к исходной точке пешего похода. В метро заплатил 68 франков за проезд до Орли, сел не на тот поезд, но вовремя сообразил и пересел на тот, а потом ещё раз пересел на поезд без машиниста, следующий прямо в аэропорт. Там долго плутал по этажам в поисках туалета, наконец, нашёл, облегчился, после чего уселся в креслах грызть сухарики.
26 октября 1995 г.
Вскоре Аля Осепян появилась, ей поездку Шейла Кирквуд организовала, и сама Шейла тоже тут вместе с новым юным (существенно её моложе) мужем и двухмесячной (!) дочкой. Я такое впервые вижу, чтобы на конференцию с грудным дитём мотались, ещё и с пересадками. Есть женщины в шведских селеньях! Вот и Слава Ляцкий в своей неизменной вельветовой куртке, он на "Эйр Франс" из Питера летел. Пошли с ним на регистрацию, где собралась толпа участников Воркшопа, и нам выдали билеты. Матиас Фёрстер здесь же, не ожидал меня увидеть и обрадовался искренне. Я ему фотографии боулдеровские отдал, и для Бестов тоже, чтобы передал.
Летели полтора часа. В аэропорту Аджассио нас посадили на автобус (здесь мы Женю Мишина разглядели из ИЗМИРАНа, который, правда, уже года три как в Германии сидит, а его завлабское место в ИЗМИРАНе Толя Павлов занимает) и повезли куда-то по серпантину, в потёмках, не видно ничего. Высадили под какими-то пальмами в Каргезе, местечко вроде Симеиза.
Здесь нас встречала Шанталь Латулье, главное действующее лицо оргкомитета, которая, собственно, и устроила нам (Ляцкому, Жене Тимофееву и мне) эту поездку. Вся толпа была быстро по заготовленному списку разбита на кучки, каждую из которых повели к месту проживания. Нам со Славой досталось по комнате в небольшом отеле, где, как наутро оказалось, кроме нас проживало ещё два человека - Наталья Благовещенская из ААНИИ и Женя Тимофеев. Наутро же и название отеля выяснилось - "Континенталь".
Осмотревшись, мы нашли наши номера не столь, конечно, шикарными, как в Тромсё, но жить можно. Кровать двуспальная, стол, кресло, стул, комод, шкаф, стенной шкаф, санузел: умывальник, душ, биде. Клозет общий на этаж, на этаже 4 комнаты, этажей всего три, но весь низ - бар, столовая (ресторан) и жильё хозяина, второй этаж был наш со Славой. В комнатах нас ждал сюрприз: ужин на столе. Блюдо с сырокопченостями четырёх сортов, французский батон (внутри пышный, снаружи хрустящий), помидоры, салат (листья), виноград, яблоко, графинчик с водой и графинчик с красным вином. Очень всё это кстати оказалось. Мы со Славой поужинали вместе и разошлись отдыхать.
Утром виды из окна, точнее, с балкона. Благодать! Вот оно, море Средиземное, беги, ныряй! Но у нас с утра экскурсия (сегодня воскресенье), некогда, надо завтракать срочно, чтобы не опоздать. Завтракаем вместе с Благовещенской и Тимофеевым за столиками, выставленными прямо на улице впритык к стене отеля, как это повсюду там принято. Обслуживает хозяин - симпатичный, улыбчивый усатый корсиканец, лет не более сорока. Начинаем практиковаться говорить по-французски: "Бонжур", "Мерси боку", чем наш арсенал и исчерпывается. На завтрак подаётся по паре чашек кофе или чая (на выбор), французская булка и слоёный калач, масло и джем или варенье. И так каждый день. Меняется только варенье. В отличие от англичан у французов завтрак весьма лёгкий. Основной удар по желудку наносится вечером, за ужином.
На автобусную экскурсию в горы я отправляюсь один из нашей компании, остальные - кого укачивает, кто предпочитает пляж и купание. Я поднимаюсь к себе в комнату, наспех кидаю в чёрный боулдеровскимй рюкзачок фотокамеру, словарики, яблоко, записную книжку, портмоне с деньгами и зачем-то оба своих паспорта, заграничный и внутрироссийский, и бегом в центр Каргезе, под вчерашние пальмы, где народ уже рассаживается по автобусам. Усаживаюсь в удобное кресло и я, рюкзачок размещаю у себя на коленях и вижу, что молния вся сверху донизу расстёгнута, рюкзак мой раскрыт нараспашку, заглядываю внутрь и - о ужас! - там только камера, словарики и яблоко. Ни денег, ни документов!
Можно ли описать, что я почувствовал в этот момент?
Я пулей вылетаю из автобуса и вижу: метрах в пяти от него лежат на обочине веером мои портмоне, записная книжка и два паспорта. И народ как раз мимо какой-то проходит, и кто-то уже наклоняется за моим добром, но я тигром бросаюсь с диким воплем "It's mine!" и хватаю свои сокровища. От меня шарахаются с изумлением, а я прыгаю обратно в автобус, плюхаюсь на своё кресло и перевожу дух. Ну и ну! Этого только ещё не хватало!
Здесь, сынуля, я сделаю перерыв, распечатаю, что написал, и отправлю тебе. Разумеется, продолжение следует. Но я боюсь, что быстро у меня не получится описать всё в одном письме, а ты и так, наверное, заждался вестей от нас. Уж не обессудь, я замотался совсем с работой, мама кашлем непонятным мается, две недели не проходит. У нас нынче зима вроде бы ранняя, снегу - уже можно на лыжах кататься. Да вот некогда, и в выходные на работу приходится таскаться.
Очень по тебе скучаем и писем твоих ждём с нетерпением.
Крепко тебя целуем.
Папа, мама.
4 ноября 1995 г., Мурманск
Здравствуй, дорогой сынуля!
Продолжаю свой рассказ о поездке на Корсику, прерванный работой комиссии из Англии по аккредитации нашей рыбной Академии как вуза, готовящего морских инженеров по европейским стандартам. Кафедра физики не ударила в грязь лицом к удовольствию нашего начальства, невзирая на течи с потолков, возникшие из-за внезапного решения ремонтировать крышу, уже заваленную снегом. Результаты работы комиссии будут известны после её доклада в Лондоне на ихнем Учёном Совете, но неофициальные высказывания членов комиссии были весьма лестными.
Довелось мне вместе с этой комиссией и нашим начальством ужинать на борту парусника "Седов" (красиво он смотрится, весь заиндевевший, в лучах прожекторов, очень романтично), а там пришлось замещать наших куда-то пропавших англичанок (преподавательниц кафедры иностранных языков) в качестве переводчика, главным образом, тостов. С английского на русский я переводил быстро и без проблем, а вот наши русские тосты были такими заковыристыми, что я их и по-русски-то не очень мог понять, а на английский переводил примерно как Ширвиндт Державина в одной из их телеминиатюр: двадцать русских слов заменял одним английским. Тостующие тем не менее были вполне удовлетворены моей работой.
Был ещё Учёный Совет в Мурманске по выявлению важнейших результатов института за 95-й год. Таковыми были признаны три; среди них один наш, хотя мы подавали два, два других - Юры Мальцева и Терещенко.
Ну, а теперь перенесёмся на Корсику, где я перевожу дух в автобусе после потери и находки своих документов и денег.
Повезли нас куда-то в горы в центр острова по серпантину. Конечно, Корсику можно сравнивать с Крымом, точнее, с Горным Крымом и его Южным Берегом. Но как и в Крыму разные места непохожи друг на друга (Кара-Даг и окрестности Ялты, например), так и тут красоты разнообразные, а в чём-то на Крым и вовсе непохожие, не говоря уже про населённые пункты, которых в горах Корсики очень мало, а на побережье они они несут явные черты западной цивилизации.
Поразили меня сосны в горах высоченные, а под ними рыжики, моховики, маслята и прочие нормальные грибы. Не видел, чтобы их собирали. Говорят, всем прочим грибам предпочитают шампиньоны. По лесам повсюду бегают свиньи, некрупные, не кабаны, а именно свиньи. Домашнего происхождения, но обратно одичавшие, точнее, ведущие вольный образ жизни. Их якобы дозволяется отлавливать и употреблять в пищу. В лесах же пасутся коровы с бирками на ушах, то есть имеющие хозяев. Жуют ветки как лоси, карабкаясь по кручам как горные козлы.
15 ноября 1995 г.
Очередной перерыв в написании этого письма был вызван неожиданной болезнью: меня свалил лимфоденит от болячки на голове с температурой до 39,8 градусов на следующий день после того, как мы с мамой открыли лыжный сезон (5 ноября), побывав накануне на торжественном праздновании 45-летия Академии в ДК Кирова. Сейчас я уже оклемался, но бюллетень ещё не закрыт, хотя на работу я, конечно, хожу. И на лыжах мы уже второй раз выходили, снегу навалом, по большому кругу прошлись, но я был ослабелый, и мама требовала уступить ей лыжню.
Итак, продолжаю свой рассказ.
Еискатовский пикник в ущелье. Матиас Фёрстер, Еса Турунен, Томми Нюгрен, Артур Ричмонд, Камиде и другие.
30 сентября 1995 г.
Привезли нас на некий перевал, увенчанный загадочной статуей с лицом без черт и продуваемый нежаркими ветрами, откуда пешком спустились к истокам некоей горной речушки, где состоялся пикник: перекус тем, что у кого в сумках с собой было (у меня яблоко). Далее нас провезли ещё немного на автобусах, высадили в какой-то деревушке, и Шанталь повела (точнее, погнала, замыкая шествие) толпу куда-то вниз по крутой тропе. Два часа спускались в ущелье, на самое его дно, а потом выбирались на дорогу, где ждал автобус. Прогулка весьма спортивная, красоты, разумеется, на высшем уровне, но кадров на плёнке у меня было немного, а запасную (последнюю) плёнку я не взял. Ведь ещё вся Корсика впереди и Париж на обратном пути.
По дороге пообщался на модельные темы с Артуром Ричмондом из Боулдера, в котором я с ним и познакомился, симпатичнейший американец. Работы-то его я очень давно знаю, здесь он ближе всех мне по профилю занятий. Выбрались к автобусу, поехали, оказалось, другим путём обратно, не как утром. И выскочили к морю где-то высоко над Порто. Скалы фантастические, освещение вечернее волшебное, а у меня, конечно, плёнка кончилась, хоть плачь.
Вернувшись в Каргезе, я отправился купаться с немцами на ближний пляж. Купались уже в потёмках, в волне. Вода тёплая (выше 20 градусов) и очень солёная. Солёней, чем в Чёрном море. Или я отвык? Дно песчаное. Трусцой до пляжа минут пятнадцать бежать, огибая частные владения. Вечером ужин с огромным количеством мяса (по куску телятины, баранины, свинины и птицы) и соуса, который Слава с подачи Тимофеева съел на первое как суп. После мяса обязательный сыр, а потом десерт - фрукты или мороженое, или пирожное. Обслуживала красавица, специально, похоже, приглашённая на этот воскресный вечер (больше я её не видел) в расчёте, наверное, что мы расколемся и закажем вина сверх оплаченного. Но от этих не "новых", а вполне старых русских, приехавших на дармовщинку, разве чего дождёшься!
24 ноября 1995 г.
Спасибо, сынуля, за тёплую телеграмму к моему дню рождения. Вчера отметил его слегка на кафедре, а сегодня ждём в гости Боголюбовых, Власкова, Граду - как обычно.
Из Калининграда опять горестные вести - умер Виктор, муж Жанны Лебле, оставив её с тремя малыми детьми. Исход ожидавшийся, но не менее страшный от этого. Серёжа Лебле приезжал из Польши на похороны.
Это письмо и деньги я пересылаю с Куликовым, попытаюсь сейчас ещё продвинуться в описании моей поездки.
Итак, утром 2 октября на заре бегом на пляж, куда и Матиас прискакал (он как лось бегает, земля трясётся). Купание в спокойной прозрачной воде, затем стандартный завтрак и пешим ходом в институт по шоссе по над морем через центр Каргезе, минуя две бухты (первая - куда я бегаю купаться, вторая - с пристанью для катеров и яхт) в третью. Спуск по крутой тропе к институту - двум аккуратным одноэтажным зданиям, расположенным на самом берегу моря. Называется он просто - Институт Научных Исследований Каргезе, работает в нём с десяток человек, чем занимаются - не афишируют. ЕИСКАТ, похоже, просто арендовал у них здания для своего воркшопа.
Заседание, кофе-брейк, регистрация, очередной рюкзачок выдали, заседание, ланч. Ланч типа шведского стола, но мясное блюдо одно, а к нему много всяких овощей, соусов, гарниров, обязательные сыры, молокопродукты, фрукты, вода и красное вино. После ланча развешивание постеров (стендовых докладов), затем заседание и постерная сессия, когда авторы отвечают на вопросы у своих стендов. К нашим двум постерам интерес проявили англичане Локвуд и Шёндорф, француз Пеймират, поконтактировал с ними. После постерной сессии аперитив с мускатными винами.
Матиас сказал мне, что кто-то обозвал нашу модель - "модель Калашников", имея в виду знаменитый автомат.
Свободное копирование
