224
Было 4 часа утра 23 октября 1978 года.
В приёмном покое нам вызвали такси. Мы молча ехали домой по пустынному ночному городу. В голове у меня стучало: - Это всё. Это конец. Мама умирает. Больше живой я её не увижу. Понимает ли это папа? Он встревожен, напуган даже, но до конца случившегося не осознаёт. Или не может допустить самого страшного.
Я был теперь уверен, что у мамы кровоизлияние в мозг. Вспоминалось, как в Ладушкине мы выносили из квартиры парализованную тётю Тоню, которая умерла на следующий день.
Дома мы с отцом сидели за кухонным столом и курили одну сигарету за другой. Сашуля сидела с нами.
- Похоже, что это - кровоизлияние в мозг, - проговорил я с трудом. - Думаю, что шансов мало.
У отца в глазах появились слёзы. Он молчал, качая головой. Опять мы тяжело вздыхали и курили. Наконец я решился что-то делать.
- Надо пойти попробовать позвонить или дать телеграммы Милочке и Любе, пусть срочно приезжают.
Отец закивал головой.
Я пошёл на почту и заказал разговоры с Протвино и Севастополем. Соединили сравнительно быстро. В Протвино трубку взял Жора.
- Жора, отправляй срочно Любу в Калининград. Маме очень плохо. Увезли в больницу. Судя по всему - кровоизлияние в мозг.
- Хорошо, Саша, не беспокойся, обязательно. К телефону её позвать?
- Не надо. Передай, что сказал. Не могу говорить, трудно. Плохо дело. - И положил трубку.
С Милочкой тоже говорил очень коротко:
- Приезжай скорее, прилетай. Маме очень плохо. Кровоизлияние в мозг.
А впереди ещё был звонок в больницу. Надежды у меня почти не было. С ужасом и тоской думал я о том, как возьму трубку, и что мне там скажут.
Но вот и этот момент наступил.
Шёл девятый час утра. Иринку отправили в школу. Митя спал ещё. Я пошёл звонить по автомату, что напротив нашего дома. Набрал номер, который дала мне врач, спросил:
- Скажите, пожалуйста, в каком состоянии сейчас больная Намгаладзе, которая поступила к вам ночью.
- Сейчас узнаю.
Жду. У самого внутри всё сжато. Через некоторое время другой уже, но тоже женский голос спрашивает:
- А кто говорит?
- Сын.
Небольшая пауза. И вот оно:
- Она умерла.
- Когда?
- В восемь часов утра.
Это значит - только что. Молчу. И там молчат. Неожиданно для себя спрашиваю:
- Что нужно делать теперь?
- Завтра приезжайте сюда в больницу, в морг, там вам всё объяснят.
Я по инерции ответил: - Спасибо, - и положил трубку.
Вот и всё.
Я поднялся в нашу квартиру. Отец и Сашуля не успели и спросить у меня ничего, как я сказал:
- Всё. Она умерла в восемь часов утра.
Отец рухнул на колени и завыл, уткнувшись лицом в диван... Снова я идy на почту. Даю телеграммы Милочке, Любе, в Ленинград тёте Люсе, в Сестрорецк дяде Вове, во Владимир. Сашуля звонит Прохоровым, Куликам...
Отец заливается слезами, рыдает и бормочет одно: - Что я наделал, не уберёг, Лилечка моя! Она лежит там одна!
Он совершенно невменяем.
Приезжают Прохоровы, Кулики, Машавцы, Сидоровы, утешают его.
Появляются наши друзья, все предлагают помощь.
Надо заказывать гроб - это просто, а вот место на кладбище, которое в черте города, а не у чёрта на куличках, в Космодемьянском, - это только по блату в горисполкоме, который есть у Куликов, за что и берётся тётя Фруза. Венки нужны. Одежда в последний путь. К поминкам - водка, закуска. На всё нужны деньги, нужны распоряжения. И нужно это всё не маме... Отец достаёт 700 рублей и передаёт мне:
- Вот, мамочка везла тебе, от продажи гаража, а оказалось - себе ... на похороны! - и рыдания усиливаются. Папа всё время перебирает мамины вещи, гладит её чёрную бархатную шапочку.
Первой из родных приехала, прилетела, точнее, Люба - в тот же день вечером. Телеграмма о смерти мамы в Протвино её уже не застала. Она узнала об этом от Лебле, спускавшихся от нас по лестнице и первыми встретившихся с ней. Эта весть не поразила её, похоже, она была готова к этому. Чтобы уснуть, вечером мы пили с отцом и Любой водку.
Свободное копирование
