ПОКАЯНИЕ РОДИТЕЛЯМ
Когда они уходят в тишину,
Туда, откуда точно нет возврата,
Порой хватает несколько минут
Понять – о боже, как мы виноваты…
И фото – чёрно-белое кино.
Усталые глаза – знакомым взглядом.
Они уже простили нас давно
За то, что слишком редко были рядом,
За не звонки, не встречи, не тепло.
Не лица перед нами, просто тени…
А сколько было сказано не то,
И не о том, и фразами не теми.
Тугая боль – вины последний штрих –
Скребёт, изводит холодом по коже.
За всё, что мы не сделали для них,
Они прощают. Мы себя – не можем.
Э. Асадов
Как жаль, что мы можем оценить, беспристрастно и честно, свои поступки, только в конце своего жизненного пути. Пока мы молоды – мы твёрдо уверены в своей правоте, мы не задумываемся, что все наши неблаговидные поступки, вредят не только лично тебе, но наносят непоправимый удар твоим близким. Особенно матери.
Да, я сейчас прекрасно понимаю и честно могу признаться: в детстве, в юности, да и во взрослом возрасте часто приносил кучу неприятностей. Как говорила моя первая учительница, Наталья Тимофеевна, которая, кстати, очень любила меня:
-Этот ребёнок с шилом в заднице.
Как вспоминала мама, первый удар по своей психике, из-за меня, она получила, когда мне было два года. Правда, это была не моя вина. В то время мы жили в коммуналке. Маме как-то перепало немного маргарина, и она намазала его на кусок чёрного хлеба, а соседка посыпала его сахаром. Это лакомство, конечно, вручила мне и я, счастливый и довольный, отправился во двор. Шагаю, как король, а за мной тянется ватага пацанят и среди них два балбеса, лет по тринадцать. Остановился у канализационного колодца, люка нет, я кусаю хлеб, жую и заглядываю в колодец. В это время один из балбесов подошёл и категорически:
-Дай куснуть!
Я убираю хлеб в другую руку и отрицательно кручу головой. Нахал балбес со всего размаха лупит меня по затылку, и я лечу, вниз головой, в колодец. По пути пересчитал лбом и лицом все железные скобы, по которым спускаются в колодец для ремонта, а внизу ещё и трубы. Глубина до трёх метров. Вся толпа детей, с криками, помчалась к маме:
-Тётя Нюся, вашего Юрку убили…
Я сейчас, даже представить себе не могу, как она доставала своего первенца. Весь в крови, лицо и голова в рваных ранах, правый глаз залит кровью и заплыл. Но дышу и стону, это уже хорошо. Скорая приехала быстро, и мама три часа у двери операционной, да ещё и беременна моим младшим братишкой.
Когда доктор вышел из операционной, боялась даже спрашивать. Стояла и молча, смотрела на него.
-Жить будет, мозги на месте, а в остальном будем ждать и надеяться, - ответил доктор на немой вопрос мамы и развёл руками.
Уже через неделю доктор обнадёжил:
-Глаз не повреждён, череп сростается.
А через десять дней носился по больнице, как угорелый, пришлось срочно выписывать домой.
Сейчас, с искренним раскаиванием, вспоминаю свои грехи детства, юности, молодых лет. И как обидно, что ничего уже изменить нельзя. Нет, мама, конечно же, всегда прощала, помогала, по мере своих сил, выкарабкаться из тех ям, в которые я попадал, по своей глупости. А попадал туда довольно часто. И это всё, в дополнение к своему, невероятно тяжёлому, жизненному пути. Сейчас я понимаю, как ей приходилось нелегко – двое детей (муж, из-за постоянного пьянства, в воспитании детей участия не принимал, зато лупил меня бесчеловечно, до полного своего изнеможения, мама и здесь, как могла, защищала меня), нищета, вечная мысль – как и чем накормить детей. И даже поплакаться, поговорить с кем-то о том, что у неё на душе, она не могла. Она была абсолютно одинока здесь, в этой стране.
Это уже когда я подрос и многое начал понимать, мы иногда садились рядышком, и она начинала рассказывать о своей жизни. Я в то время очень много читал, запоем читал, но её рассказы, для меня, были откровением, похлеще прочитанных романов.
Она родилась и жила до восемнадцати лет в Кракове, в Польше. Большая, еврейская семья: мама, отец, семь сестёр и один брат. Жили в достатке, все работали, её, как младшенькую, баловали. На работу устроили в кондитерскую (очень любила сладкое).
День рождения у неё шестого сентября. Уже приглашены друзья и подружки, родители и родные приготовили подарки. Всё-таки восемнадцать лет, начало взрослой жизни.
Но первого сентября 1939-го года началась Вторая Мировая война. Первые бомбёжки. Все прекрасно знали из газет, от беженцев, что их ожидает от прихода фашистов. Две сестры с мужьями и брат решают бежать от немцев в Советский Союз, и на следующий день, при помощи друзей, втискиваются в переполненный вагон поезда и уезжают на Восток. Тогда как родители и остальные сёстры со своими семьями и детьми решили положиться на судьбу и остаться в Польше. А моя мама, уговорив свою лучшую подругу, на попутной машине, тоже бежит от фашистской чумы на Восток (как потом оказалось, от смерти в Освенциме).
Так на попутках и пешком они продвигались к границе. Однажды, когда шли по просёлочной дороге, их обогнал военный, немецкий автомобиль. Проехав по инерции немного, остановился и сдал назад. В открытом полуброневичке сидели два немецких офицера. Один из них вышел и заговорил по-польски:
-Прошу паненки, мы вас подвезём.
Как рассказывала мама, у них от страха ноги подгибались, но деваться некуда. Они боялись, что потребуют документы, а там ведь указано, что они еврейки. Пока ехали и разговаривали с офицерами (немцы, хоть и с акцентом, говорили по-польски), мучительно придумывали, как выйти из этого положения. И вдруг, маму осенило, впереди дорога раздваивалась. Как только машина свернула налево, она закричала :
-Прошу пана, прошу пана, нам направо.
Лишь только машина отъехала, они бросились к кустам. От страха их пробрал такой понос.
После такого нервного стресса они несколько километров шли и хохотали. Возле границы они забрели в село и в одной из хат попросились переночевать. Довольно пожилые хозяева, поляки, впустили в дом, дали поесть. За столом, хозяйка спросила:
-Панянки жидовки?
Девушки признались, что они еврейки, из Кракова и им нужно перейти границу. Пожилой хозяин сказал, что может в этом помочь, но нужны злотые. Они достали все деньги, которые были у них, а старик указал на золотое колечко маминой подружки, пришлось мылить руки и снимать кольцо (свои два колечка и серьги, мама, ещё по дороге, спрятала на груди, под лифчиком, они спасли им жизни уже на советской земле).
Поздно ночью, старик вывел их к реке, усадил в лодку и они тихо, безмолвно переправились на другой берег. Когда девушки сошли на берег, лодка сразу растаяла в темноте.
Минут пять они пробирались в темноте, по зарослям ивняка. И вдруг их осветил луч фонаря и прозвучал окрик:
-Стоять, руки вверх!
Так началась её жизнь в «самой счастливой и справедливой» стране в мире. Так считали, в то время, в её семье. И с того страшного сентября, на целых тридцать лет, она не будет знать о судьбе своих родных и любимых.
Свободное копирование
