Упрямо, вопреки всем медицинским рекомендациям, просиживал В.П. почти каждый вечер в кафе у Версальских ворот. Потом это место ему надоело, устроил себе вечернюю резиденцию в кафе на Монпарнасской площади. Чаще всего на свиданку к В.П. приезжали молодые ребята, Сережа и Женя. В.П. нравилось, что ребята общаются с ним запросто, без подобострастия и сюсюканья, принимают за своего. Не забывали В.П. Савельев и Шафранов. Бывали там и его старые друзья из Москвы. А вот из «Вселенной» никто ни разу не появился.
Плотно опекал В.П. его приемный сын Витя. Привозил в кафе и отвозил домой. Возникал в середине вечера и, как бы проверяя, шутил:
— Ну что, старый Мазай разболтался в сарае?
Исчезал куда-то, возвращался к одиннадцати, заказывал себе пива, смотрел на часы:
— Напозволяли себе, Платоныч, ох, напозволяли. Ладно, погуляли, и хватит.
В.П. соглашался, не капризничал. Он и впрямь уставал к этому времени. Витя вел его к машине, слегка поддерживая плечом.
Это то, чему свидетель был Говоров. Наверно, так происходило и в другие вечера.
Две новости выпали в один день. Гамбург, после письма Бориса Савельева и бесчисленных переговоров с Парижем, утвердил для В.П. должность консультанта. Говоров присутствовал при последнем разговоре, когда все уж было подписано и Борис благодарил какого-то высокопоставленного американца за чуткость и внимание к больному русскому писателю. Как бы между прочим Борис сказал:
— Вы же понимаете, в сущности это формальность, на несколько месяцев…
Говорова неприятно кольнули эти слова, но потом он решил, что Борис прав, с американцами так и надо, пусть думают, что дешево отделались. Теперь В.П. получит зарплату за все месяцы болезни, а дальше будет потихоньку, не напрягаясь, что-нибудь пописывать или комментировать. Раз ставку выбили — ее не отберут. Вика прошел Сталинград, тяжелое ранение в Польше, две серьезнейшие операции, где ему пророчили смертельный исход. Вика везунок, у него железный организм. Он подмигнет и покажет фигу врачам, а гамбургская бухгалтерия может повеситься от тоски и перерасхода фондов.
Такую добрую весть надо было соответственно привезти, а не отделаться будничным телефонным звонком. Кто поедет на встречу к В.П.? Говоров вызвался, однако почувствовал, что Борис, несмотря на домашний детский сад (у него тогда было трое, четвертый намечался), очень хочет отметиться сам. Что ж, Говоров не настаивал, Савельев заслужил, он же больше всех хлопотал.
Под это дело Борис смылся рано из бюро, а Говоров сидел до шести вечера, потом, чтоб не застревать в пробках, оставил машину в гараже и пошел гулять в район Елисейских Полей. Прогулка затянулась. Говорову порядочно надоел его двенадцатый арондис-ман, по которому он маршировал ежедневно, а тут новые улицы, совсем другой Париж, праздничный, туристский. Вернувшись в гараж, Говоров подумал, что можно бы подъехать к кафе на Монпарнасе, Савельев туда уже прибыл, в конце концов, Говоров никому не помешает, и Вика обрадуется, но, вздохнув, отмел такой вариант: Боря решит, что он хочет примазаться к чужим лаврам, возникнет напряженка в отношениях, не надо. Когда в лавке два хозяина, требовалось быть чутким и деликатным, чтобы не переступать границы. Бюрократические тонкости, которым Говоров научился.
Кира встретила его странным, долгим взглядом. Говоров всполошился. Что случилось? Он не любил, когда Кира задавала ему загадки.
— Ты победил, Говоров, — со значением в голосе сказала Кира, — звонила Москва. Алена и Лизка получили разрешение.
Необходимое пояснение: жена Говорова Кира сообщила, что его дочь от первого брака Алена и внучка Говорова Айза вроде бы не получили визу на выезд из СССР. За их выезд Говоров боролся четыре года, поставив на уши французскую прессу, парламент, правительство. Эта новость и связанные с ней события выбили Говорова из привычной колеи на две недели, но к Виктору Платоновичу это отношения не имеет, а посему пропускаем страницу.
Однажды вечером Кира предложила:
— Давай подъедем на Монпарнас.
— Ты уверена, что он в кафе? Может, позвонить домой, проверить?
— Не надо. Если не застанем, будет у тебя повод для прогулки.
Говоров подумал, что за все это время он ни разу не вспомнил про Вику.
…Все столики внизу были заняты, к стойкам прилипла публика. Они поднялись по лестнице в верхний зал. Пустыня, освещенная блеклым светом ламп с красными пластмассовыми абажурами. И лишь в углу, спиной к ним, сидел человек в старой, выцветшей ковбойке. Знакомый, коротко остриженный затылок. Человек читал «Литературную газету». На их шаги человек обернулся. У него было совершенно мертвое лицо.
— Ребята, — сказал Вика. — Вы приехали? Вы приехали! Отвернитесь, я сейчас вставлю зубной протез, приведу себя в порядок.
Они позвали официанта, что-то заказали, начались тары-бары-растабары. Потом, сославшись на головную боль, Говоров отлучился на минут двадцать сделать круг по улицам. На самом деле ему нужно было время — осознать очевидную истину: это не только возможно, это неотвратимо. И еще он понял, что не хочет видеть Вику таким, пусть навечно в его памяти В.П. останется прежним. Говоров понимал, что этой мыслью ни с кем не поделишься, выглядит не очень красиво, и постарался загнать ее куда-то под ворох первейших дел и обязанностей, что крутились в его голове.
Вернувшись, он увидел, что у Вики оживленные глаза и вообще, кажется, все нормально. Говоров малодушно поспешил отогнать мрачные предчувствия. Мало ли что померещилось? Вечер катился по привычному кругу. К одиннадцати возник улыбающийся Витя. Расставались с шутками. Договорились почаще встречаться.
Алене пришло разрешение, датированное тем днем, когда был первый звонок. Все завертелось. Надо было срочно искать квартиру для девочек. Алена взяла билет на самолет на шестое сентября. Кира заказала две студии в роскошной резиденции на набережной в Ментоне. Решили, что поедут все вместе.
Все налаживалось в этом лучшем из миров, и то, что Вику опять положили в больницу на обследование, показалось всем разумным и естественным: поближе к врачам — так спокойнее.