Вторая новелла — про Марину Влади. Сразу предупреждаю, это было до ее романа с Высоцким, а у меня никакого романа с ней не было. Мне просто очень льстило, что Марина Влади со мной дружит, ну а ей, видимо, требовалось, чтобы около нее были какие-то люди, которые смотрят с обожанием, как-то ей помогают, развлекают ее и так далее. В то время проходили ее первые съемки в Советском Союзе, и она мне передала, что режиссер Сергей Юткевич ей сказал: «Марина, здесь у ваших ног и лучшая проза, и лучшая поэзия, что вы еще хотите?» Марина, надо сказать, была безумно популярна. Я не знаю, как во Франции (когда я приехал во Францию, она уже, конечно, была совсем не та, какой была в юности, — как и все мы совсем не те), но в Советском Союзе после «Колдуньи» это было что-то феноменальное. В Колдунью в ее исполнении влюбились все, под нее одевались, под нее носили прическу… И когда мы с Мариной где-то появлялись, я же видел, какой ажиотаж вокруг начинался. Мне рассказывали: когда я впервые привел ее в ЦДЛ, по ЦДЛу пронеслось: «Посмотрите, в Пестром зале сидит Гладилин в своем старом свитере, а рядом с ним Марина Влади!» А я специально вместо модных костюмов надевал черные застиранные свитера. Потом, кстати, именно черные свитера вошли в моду.
…Хочется выругаться. Ну при чем тут черные свитера? Ведь речь идет не обо мне, а о Марине. Ладно, продолжаю.
С Мариной мы ходили не только по ресторанам. Я привел ее в гости к Грише Горину (тогда совсем не знаменитому), ибо Гриша обещал накормить настоящим грузинским ужином, к моим друзьям-физикам, и Марине всюду нравилось. Однажды летом я повез Марину к ее детям, которые были в подмосковном пионерлагере, а на обратном пути мы заехали в Переделкино, на дачу к Катаеву, причем без приглашения. Но Валентин Петрович, увидев Марину, засуетился, развел костер, сразу набежал народ, появился сам Евгений Александрович… В тот день я возил Марину на допотопном родительском «Москвиче» (еще в «Московском комсомольце» на первые серьезные деньги я купил машину своим родителям), и вот в самый разгар веселья я заявил, что уже ночь, а я должен вернуть машину маме. Извините, ребята, я Марину увожу. Евтушенко завопил: «Никогда не оставлю Марину Влади наедине с Гладилиным. Еду с вами!» Завалились мы втроем к моей маме, которая, как вы понимаете, гостей не ждала. Спиртного в ее доме отродясь не водилось, и она напоила нас чаем. Марина была в восторге и потом часто мне повторяла: «Какая у тебя замечательная мама».
Аксенов был тоже «шармирован» Мариной, она с ним тоже куда-то ходила, но не так часто, как со мной. Во всяком случае, когда она прилетала в Москву, она мне звонила первому и говорила: «Толя, я прилетела, давай что-нибудь придумаем». И я, как правило, бросал все и что-нибудь придумывал.
Очередное отступление. Однако любопытная «мысля» пришла именно сейчас, когда пишу эти строки. Тогда у меня сильно осложнилась семейная жизнь. Я уже начал жить, что называется, на два дома. И у Марины были телефоны обоих домов. И она, меня разыскивая, звонила то туда, то сюда. А по телефонам отвечали разные женские голоса. Любая московская дама, обладай она такой информацией, как Марина, задала бы мне хотя бы пару вопросов. Но Марина вопросов не задавала, и я ей ничего не рассказывал.
Вопрос по существу она задала нам с Васей, когда мы сидели где-то втроем. Хорошо сидели. В хорошем месте. И смотрели на Марину влюбленными глазами. И Марина сказала: «Толя и Вася, если бы вы знали, как мне хорошо с вами. Только я одно не могу понять. Почему вы оба такие антисоветчики? Вы живете в таком прекрасном мире социализма и все время его критикуете! Что вам не нравится в Советском Союзе?»
И завелась. Мол, вы не представляете себе, какая жуткая жизнь в мире капитализма. И приводила массу подробностей. Я запомнил лишь одну: во Франции можно заработать деньги, если их тебе вручают в конверте под столом, а так все обязательно съедят налоги.
Ну, нам хватило ума не спорить о политике с красивой женщиной. Мы подождали, пока Марина успокоится, и перевели разговор на другие темы. Вечер закончился очень мило.
Свободное копирование
