20. Пастух. Выгон скотины.
Пастух был пришлый, звали его Сашкой. В памяти смутно сохранился его облик - высокий молодой парень с лохматой белокурой головой. Бабка говорила, что он не слишком умен - «дурноватый, но пасет хорошо». Впрочем, большего от него и не требовалось.
Сашка был откуда-то издалека. Говорили, что вроде даже из села Всегодичьи соседнего Ковровского района, а что не слишком с башкой дружит, так для пастуха это не диво, все они такие. Кто ж из умных-то в пастухи пойдет? От зари до зари в лесу да в поле, в любую погоду, комаров да слепней кормить?
Впрочем, рядили Сашку всерьез, по всем правилам. Собиралась сходка всегда у Галкиной избы, потому как там, на горке, было по весне суше всего. Кричали, спорили, шумели долго. Суть перебранки сводилась к оплате, и была нам, детям, неинтересна, а потому сколько и чего полагалось Сашке за тяжкий пастуший труд, осталось тайной за семью печатями. Кроме оплаты, договоренной на сходке, пастух пользовался бесплатным жильем и питанием. Жил он обычно у какой-нибудь одинокой старухи, а столовался «по чередам», то есть у всех по очереди. Пасешь корову – два череда (дня) кормишь пастуха, только овец – один. Кормили пастуха навыхвалку, один перед другим, бывало, и курочку специально рубили, и рыбки в магазине прикупали. Утром, на выгоне, хозяйка «череда» выносила Сашке котомку с завтраком, днем на стоянку носила полный обед, а уж вечером после дойки пастух являлся на ужин, и чего только на столе не было! И пироги, и яйца, и молоко, и сладости!
Первый выгон скотины по весне – головная боль всех хозяек. Ошалевшие от солнца и невиданного простора ягнята бросались из стада в разные стороны, мычали возбужденные телята, и стоило немалого труда вернуть их назад, направить в нужное русло. Первое время пастуху было не справиться в одиночку с одуревшей от свободы скотиной, и хозяйки припасывали своих питомцев, постепенно приучая их к летней, пастбищной жизни. Уже через несколько дней стадо утихомиривалось, приобретало вполне дисциплинированный вид, а потом животные уже «кожей чуяли» час выгона, а звук кнута, которым лихо, привычно щелкал на заре Сашка, тут же откликался трубным ревом коров и блеянием овец, нетерпеливо рвущихся на улицу.
На обед стадо домой не пригоняли. В определенном, заранее обусловленном месте оно вставало на стоянку, и хозяйки шли туда с подойниками доить коров. Бабушка всегда брала меня с собой, и пока она доила Асту, я сидела с Сашкой в тени берез и смотрела, как он ест принесенный ему обед. Мне нравился Сашка, он был веселый и задирал меня всякими шутками. Помню, я называла его «Копка», а он меня «Света-вета», а когда был черед бабушки кормить его, после ужина он нередко возил меня по кухне на горбу, а я весело и заливисто смеялась.
Заканчивая рассказ о Сашке, нужно упомянуть еще об одном эпизоде. Однажды осенью бабушке поселили в дом двух девчонок-студенток, присланных в деревню работать «на картошку». Я подружилась с одной из них, звали ее, кажется, Валей, и вечерами она всюду таскала меня за собой. Они собирались где-нибудь на улице; и студентки, и местная молодежь, приходил и Сашка, по осеннему времени пригонявший стадо значительно раньше. Он все время торчал возле нас с Валей, задирал меня, заговаривал с ней, а потом, через несколько дней я вдруг увидела, как он сидел у нас в доме на лавке и плакал. Я не знала, что за горе с ним приключилось, но очень жалела приятеля. Обняв «Копку» за шею, я прижалась носом к его мокрой щеке, а потом он угнал стадо, а бабушка со вздохом сказала, что никому он такой не нужен, а Вальке тем более, потому как она девка видная, да к тому ж еще и ученая.
На следующий год Сашка рядиться не пришел, и больше я о нем ничего не слышала.
Свободное копирование
