Институт

В Москве опять возникла вспышка тифа. От тифа умер полковник Добряков, заведующий кафедрой начертательной геометрией.

Во втором семестре первого курса количество новых предметов возросло и пришлось больше заниматься. Из наших девочек я одна ходила в спортивный зал. Занятия проводили студентки из института физкультуры. Я узнала такой термин «подходить к снаряду». В школе я не задумывалась над тем, что у меня все получается, а кого-то отсеяли, и он сидит на скамеечке. Еще меня притягивал наш студенческий театр. Он находился где-то в недрах нашего клуба. В нашем институте они не ставили спектакли, и никого в театр не принимали. Иногда проходил режиссер театра – плохо одетый невзрачный мужчина, глухо застегнутый на все пуговицы. Впоследствии я узнала, что театр из нашего клуба слился с театром университета и выступал в бывшей церкви Святой Татьяны.

Газета «Бьем и не стесняемся» возникла, когда я училась на первом курсе. При мне писались целые поэмы о каких-то пирах:

«…и колбаса, глазами сальными сверкая, как одалиска молодая, на блюде томно возлежит, гуманно взор она манит…»

Никакой колбасы в помине не было. Иногда привозили жареные пирожки с начинкой из ливера. За пирожками становилась очередь. В очереди стояла девушка, которая пригласила целую компанию к себе домой заниматься. Она радостно восклицала:

«У нас будут пирожки, у нас будут пирожки!»

Это значило, что будет чем накормить компанию. Энергии тратили много. Весной мы сдавали зачет на вторую рабочую профессию штукатура. Мы трудились на строительстве корпуса Бауманского училища. Раствор готовили в тачке. При правильной консистенции раствор с мастерка долетал до стены и ложился на стену, а не оставался на нашей одежде. Этот зачет мы сдали. Вторая практика в разгар лета в Сокольниках была геодезическая. Собирались у метро Сокольники, а дальше ехали на трамвае. Занимались небольшими группами. Я ездила из Кратово. Папа предложил мне билеты на транспорт, его возмутило, что в трамвае за меня платят ребята:

«Они студенты, как ты не понимаешь?»

Мой отказ от платы за проезд вызвал такие насмешки, что я пожалела, что послушалась папу. Наша практика состояла в том, что мы должны были произвести съемку местности, которую терзали каждый год. Посреди поля стояла палатка, где хранились инструменты и инструкции. Каждое утро нам их выдавал руководитель практики. Солнце пекло, где-то вдали жгли бурьян и иногда нас угощали печеной картошкой. Архитектурный институт одновременно с нами проходил геодезическую практику. За водяной колонкой была территория Архитектурного института. У меня были знакомые в Архитектурном институте, но я с ними не встречалась. Надо же было, что у колонки Вася Чернов встретился с Леной Синявской, подругой Люды, они учились в одной школе на Арбате. Вася набрал воды в котелок и собирался уходить, но Лена жестом указала на рычаг и подставила под струю свои голые ноги. Раздеваться ей не понадобилось, она была в теннисном платье. Вася прошел всю Европу, но дам в таких коротких платьях не встречал. Его возмутил хлопец, который сопровождал Лену, это был Глеб, ростом под два метра, в детской панамке, нахлобученной на густые черные волосы. Вася вернулся взбешенный. Игорь Шляпин запел:

«Мыла Марусенька белые ноги…»

И, обращаясь ко мне, добавил:

«А ну-ка вставай, прекрасная дама в длинном платье. Радуйся, что у тебя есть носильщики, которые носят нивелир, теодолит и рейку, тебе только смотреть в прицел, не всегда так будет».

Инструкции были не всегда понятные, это вызывало споры, кто-то постоянно не соглашался с правильностью наших действий. Все закончилось благополучно, мы получили коллективный зачет, и погода не испортилась.