Папе позвонил его друг Михаил Селиверстович Дорошкевич, они вместе заканчивали институт. Михаил Селиверстович был начальником Дальстроя. Он приехал в Москву, потому что его дочь Нина поступила в Инженерно-строительный институт. Его жены, тоже Нины, к этому моменту уже не было в живых. Нас пригласили в гости. Квартира располагалась в начале улицы Горького в надстройке многоэтажного дома. Надстройка была с высоким потолком и большими окнами. Светлый паркет сверкал, как и вся мебель из светлого дерева.
В большой комнате стояли два буфета, на мой взгляд, совершенно одинаковые, только один с часами, а другой – без. Они стояли строго друг против друга. Папа мне объяснил, что тот, что с часами – буфет, а второй – сервант для чайной посуды. Это было смешно, потому что ни у кого больше я таких двойных буфетов не видела. Еще Михаил Селиверстович обладал удивительной способностью: он умел есть хрусталь без вреда для здоровья. Мог съесть целую рюмку, чтобы развеселить гостей, и никогда с ним ничего после этого не происходило. Рюмки для съедения должны были быть особые, тонкие.
Мужчины так радовались встрече, что про своих дочерей забыли. Про работу ничего не говорили, хотя оба поработали на славу. Когда мы с папой возвращались домой, папа восхищался, как Миша из паренька в кирзовых сапогах, смазанных дегтем, приехавший из Белоруссии, превратился в элегантного мужчину с прекрасной речью.
Михаил Селиверстович был женат на Нине Ивановне Карпенко. Она была ленинградка, у их семьи была квартира на левом берегу Невы. Нина Ивановна была яркая и красивая и много кому нравилась, но не участвовала в развлечениях. Папа всегда приводил Нину Ивановну в пример для подражания. Про нее говорили:
«Она лучшая сметчица Ленинграда и зарабатывает больше мужа».
Она не жила постоянно в Ленинграде, но постоянно приезжала туда по работе. Так и вышло, что во время блокады они с дочерью оказались в городе. Их вывезли по ледовой дороге, но слишком поздно для Нины Ивановны. Она умерла в Чусовой, и младшая Нина поехала на Дальний Восток одна.