Хозяином колодца – единственного на всю улицу Затонскую, а также добротного дома и огорода в полгектара был ссыльный Семцов. Коренастый, чуть выше среднего роста, крупноголовый мужчина в суконной жилетке с густыми бровями и пристальным взглядом. Уроженец Одесской области, осуждённый там за кражу госимущества, отбыл часть положенного срока в лагерях, а оставшуюся часть – сразу после войны – ему заменили ссылкой в Троицко-Печорск.
Устроившись в мастерские пристани рабочим, он – отличный плотник, столяр и вообще, деревянных дел мастер – сразу же начал строить себе жилище. Работая, не покладая рук, в течение трёх с лишним лет, вскоре осуществил задуманное. Дом под красного цвета жестяной крышей, снаружи оббитый шалёвкой, выкрашенной в голубой цвет, с синими резными наличниками на окнах, как гриб, вдруг вырос на невзрачном фоне окружающего пейзажа. Также были построены: сарай, курятник и дровяной навес со стенами из штакетника, чтобы в половодье дрова не уплывали на свободу.
Ограждение участка было разным по высоте. С улицы ограда была высотой полтора метра и сплошной, с остальных трёх сторон – забор из горизонтальных горбылей, закреплённых на столбиках метровой высоты, по верху которых крепилась нитка колючей проволоки. Получилось и симпатично и назидательно.
Во дворе, между калиткой и стеной дома с окнами спальни был выкопан колодец, глубиной около шести метров, который после весеннего паводка, заполнялся грязной зловонной жижей и все соседи, как пользователи, бесцеремонно привлекались Семцовым к его чистке. Однажды, мой отец, спустившись на самое дно в последней ходке, едва не задохнулся от нехватки кислорода. Успели спасти. Тогда я впервые в жизни увидел зелёный цвет лица.
Ещё на половине строительства, к Семцову с родины приехали жена и сын. Жена, не менее хозяйственная, чем муж, в момент завела два десятка кур, козочку, кота и собаку. Носила серые одежды, а голову покрывала белым платком, концы которого завязывала узелком чуть выше лба. Взрослый уже сын имел специальность зубного техника. В селе тогда было много классных специалистов по выбиванию зубов, но по вставлению – золотых или железных – не было, ни одного. И потому на работу сын пошёл, чуть ли, не на следующий день по приезду. Забегая вперёд, скажу, что Атыматым – его прозвище из-за речевого дефекта (почти каждое предложение рассказа он прерывал словами Атмм-Атмм) – так и остался единственным стоматологом района на долгие годы.
У него были фюрерские усы (два квадратных сантиметра шерсти под носом) и неизменный галстук на шее – даже во время вычерпывания совком из своей моторки воды, пока прогревается мотор. Сначала сельчане смеялись над этим, но, со временем, привыкли и более того – нарядившегося, ни с того, ни с сего, какого-либо мужика, в шутку стали обзывать «Атыматымом».
У стоматолога была классная моторка. Как катер. Он, хоть техник был и зубной, но в другой технике тоже разбирался не хило. На крупной лодке установил стационарный мотор, накрыл его металлическим капотом под замок, перекрыл носовую часть, соорудил рулевую рубку с мягкими сидениями и баранкой от «Победы», подсоединил генератор к валу двигателя и развесил по всей лодке огней – габаритных, сигнальных, осветительных – и получился катер. Плавать на нём было одно удовольствие. К сожалению, мне удалось сие действие единожды. Как-то пригласил он нас с отцом на Старую Запань за кедровыми шишками. Набрали тогда мешков по пять. Крупных, пахучих и вкусных. Часть сварили и затем почистили, часть закопали в землю на две-три недели (заморили), чтобы легче было чистить сырые.
Ещё Атыматым очень любил шахматы. Раз в полгода он приходил к нам и играл с моим отцом. Сражение проходило около трёх часов, а игрались, как правило, две партии, в которых победителем, в большинстве случаев, был Атыматым. Отец объяснял это тем, что после каждого его хода – даже первого – противник восклицал: «Во! Дааа, атмм-атмм, надо подумать». И замирал минут на пять. В общем, брал отца измором.
Женился он в Троицко-Печорске на литовке из семьи «бандпособника» по фамилии Шурайтис, естественно – спецпоселенца, которого вскорости реабилитировали и от спецпоселения освободили. Родители уехали в Литву, а дочь осталась у Семцовых. Ходила всегда в платьях из шёлка и атласа, в общем – блестящих.
Их дочь Лена была моложе меня лет на семь, а потому не представляла для меня никакого интереса. Но помню, была круглой отличницей в начальных классах.
Справа от Семцовых жили Ребновы.
Небольшой дом с огородом, хозяйственные постройки с баней, ещё: кабан Борька, козы, куры, гуси и улыбчивая собака Альба, от которой, как говорила хозяйка дома: «ни какой охраны, одни щенки».
Ребнов до войны был милиционером в городе Коломна. Во время войны стал «власовцем». Дальше – лагерь… спецпоселение… Троицко-Печорск. Повезло. Встретил родственную душу – спецпоселенку Черновскую – кулачку с Брянщины, высланную с сыном Николаем ещё до войны. Сошлись. Она нарожала ему трёх девочек. Валю – моего возраста, Галю – младше на два года и Надю – ещё младше, которая, едва научившись ходить, начала драться, кусаться и сквернословить. Ни дать, ни взять – чёртик. Галя была красивой белокурой девочкой. С малых лет жеманничала и строила глазки – как умела, конечно. Валя – «домработница». Практически всё хозяйство – от Альбы до последнего козлёнка – кормилось из её рук. Иногда, играя с нами в лапту, она вдруг, вспомнив что-то, опрометью кидалась к сараям со словами: «Ой, я забыла Борьку выгнать (в загон)…» или «Всё. Мне надо ещё две грядки дополоть…» и так далее. Все летние огородные работы – прополка, окучивание..., были на ней. Иногда привлекала сестёр, но Галя быстро «уставала», а Надька, упав наземь, растворялась в картофельных кустах, а попросту, сбегала. Ещё Валя очень хорошо играла в лапту. Быстро бегала, с хорошей реакцией и с очень сильным броском, увернуться от которого редко кому удавалось, отчего на теле, принявшего удар, оставались заметные синяки.
Николай Черновский в начале пятидесятых, на танцах в старом клубе, что стоял на горе, не «ту» пригласил. Вышли «поговорить». Короче, Николай, защищаясь, вырвал кол из забора и ударил им, вооружённого ножом, «ракушку». Насмерть. Дали пятнадцать лет. Чалился* правильно…, освободили условно-досрочно.
В середине пятидесятых хозяин дома Ребнов – спецпоселенец, был снят с учёта, а к концу пятидесятых и реабилитирован. В мастерских пристани Троицко-Печорск он числился хорошим работником и при уходе на пенсию, получил звание персонального пенсионера Печорского Управления Речного Пароходства.
Все годы с момента переезда в «стрекозовский» дом и до отъезда из Троицка наша семья прожила в дружбе с этой семьёй, включая и Дозорку с Альбой. Осенью, когда картошка на огородах была выкопана, и повсюду горели костры, только у них и у нас собиралась вся местная пацанва печь картошку. Пекли до глубокой ночи…, пели песни, прыгали через костёр и наедались дымящейся вкуснятины до отвала.
Моей бабушке очень нравилась Валя, которую она всё время сватала мне в жёны:
– Дивись, якая девка! – наставляла она, – Високая, рабатящяя. Ну, и што, што у ее сопли до цицек висят. Витришь, як надо будит. – И, словно вспомнив что-то, добавляла: – Можна и Галю. Веночки тибе будит плесть. А што? Тольки б, ни Надьку – марИщу* тУю… прасти мине, Госпади, душу маю грешнаю!
Домработница – Валя, после окончания восьмилетки, уехала, то ли в Вологду, то ли в Иваново, учиться на ткачиху. Выучилась. Вернулась в Коми, жила в Сыктывкаре… до самой пенсии…
Красавица – Галя вышла замуж за ракушку – капитана какого-то парохода. Очень любила его, готовилась стать матерью…, узнала, что муж изменяет ей…, вдела в рот ствол ружья и нажала большим пальцем ноги на курок…
Хулиганка – Надя, работая в одном из лесных посёлков на почте и одновременно в сберкассе, насчитала у себя (по предварительной ревизии) растрату…, сильно расстроилась…, ничего не сказав семье, надела петлю на шею и… повисла под потолком. Как потом оказалось, совершенно зря. Все деньги оказались на месте.
Вот такая… печальная история семьи Ребновых.
* Пояснения к тексту:
марИща – примерно, злая фея леса (бабушкин сленг).
чАлиться – находиться в местах лишения свободы.
Свободное копирование
