Через два паводка вместо Абидиевых (Султада реабилитировали и они, продав дом, двинули в неизвестном направлении) поселилась семья Терезиных-Бугальцовых. Он, она их дочка, ещё кошка и две курицы.
Сергей Маркович Терезин работал бухгалтером Троицко-Печорского маслозавода и слыл, чуть ли не на республиканском уровне, одним из самых толковых и знающих своё дело, специалистом. В отличие от супруги Павлы Платоновны – полной женщины, что называется в одном размере во всех направлениях – он, хоть и был также невысокого роста, но худощавый, тихий и спокойный человек, можно сказать незаметный, если бы, ни его пристрастие к алкоголю. Пил всё, что попадалось под руку, включая денатурат, всевозможные растирки на спирту, зубные эликсиры. Кстати, даже в сильном подпитии, он мог наизусть продекламировать любую статью, скажем, годового баланса в любое время дня и ночи. И это, естественно, делало его одним из самых популярных людей посёлка.
Ещё он слыл заядлым рыбаком. Был мастером ловли язей продольниками на хлебные шарики. У него была прекрасная лодка с двумя парами уключин под бабайки*. Лёгкая, устойчивая и прочная. Выезжал недалеко – за полкилометра от пляжа вверх по Печоре. И всего на одну ночь. Несколько раз он брал меня с собой. Научил изготавливать продольники на 15-20 крючков, варить уху из ершей и многое, многое другое. Это были наисчастливейшие моменты моей жизни в Троицке.
Как и наш кот Васька, он очень любил свою кошку Дуняшу. Без неё не мог спать. «Дуня! Кись, кись, кись! – Звал он её. – Иди, погрей пузо!» Откуда ни возьмись, та появлялась и, запрыгнув на хозяйское тело, сворачивалась на нём клубочком, убаюкивающе мурча, при этом. Когда, очередное принятие им какой-то гадости, оказалось роковым, то на его окоченевшем «пузе» обнаружили молчаливо-скорбящую любимицу Дуню.
Супруга его Бугальцова Павла Платоновна была не менее знаменита в посёлке, чем её супруг. Активная коммунистка посёлка, как-то, на одном из собраний партактива, выступила с предложением – убрать с руководящих постов всех предприятий района спецпоселенцев, как ненадёжный элемент. Вот, мол, в её ведомстве (детский садик №1) таковых нет. Большинство проголосовало за это мероприятие и тут же начали составлять «список неблагонадёжных». Через несколько минут его зачитали… и ахнули! В нём оказались: начальник ОРСа пристани, бухгалтер, начальник леспромхоза, весь руководящий штат лесоучастков и сплавконтор, мастерских, пилорамы, котельной и т. д. и т. п. Изучив список, краснея и потея, тов. Дорохин – секретарь райкома – призвал уважаемое собрание отменить поспешно принятое решение, «попахивающее кампанейщиной, которая может сильно ослабить структуру управления предприятий района и сыграть тем самым на руку врагам государства». После чего тов. Бугальцова извинилась и сняла своё предложение, как ошибочное.
Но не только партийная активность выделяла Павлу Платоновну из масс. Редкий житель Троицко-Печорска не являлся воспитанником или родителем воспитанника детского садика, руководимого этой женщиной уж, не один десяток лет. Её ставили в пример, вручали грамоты, ею гордились на межрайонных смотрах.
Однажды, собираясь, как раз, на один из таких смотров, ей впервые пришлось лететь на ЯК-12 (были тогда такие двухместные самолётики) и, провожавший её на Абарском аэропорту Сергей Маркович – по словам очевидцев – весь период разбега машины вслух шептал: «Взлетит?.. Нет, не взлетит. Взлетит? Не взлетит...» и когда машина всё-таки взлетела, он, махнув рукой, закончил монолог: «Не долетит, понятно…»
Дочь их – Татьяна – запомнилась тем, что выучила своих двух куриц откликаться на клички. Часто по утрам она, стоя посреди двора с миской зерна, звонким голосом звала: «Кать! Маш! Кать! Маш! Кать! Маш!..». И вскоре те появлялись! Вот тебе и «курица не птица»! Смекнули, ведь рябы, что Екатерине и Марии бОшки резать, не каждый решиться. Бабушка, впервые увидев этот цирк, руками всплеснула:
– Матушки мои, рОдные! – И перекрестилась. – Во, до чёго люди дажилИ…
За «усадьбой» Терезиных-Бугальцовых располагался дом с высоким крыльцом высокой рыжеволосой женщины. Пусть не обижаются на меня родственники и знакомые этой милой женщины, если, разумеется, таковые существуют, но я не помню, ни её имени, ни фамилии, знаю только, как её называли соседи – «Побрехаца». А всё потому, что, приходя в гости – тогда это делалось без всяких предупреждений и церемоний – она, едва поздоровавшись, докладывала: «Зашла побрехаца, начит».
В нашей семье Побрехаца была всегда желанной гостьей. Безобидная, весёлая, ироничная. На вопрос: что за синяки на лице? Отвечала: «Да столяр мой полешку стругал, дак сучок отлетел, а я рот раззявила».
Столяром она называла своего сожителя Мишку Мягинина, поселившегося в её доме совсем недавно...
Вообще-то, это был не её дом, а спецпоселенца из Эстонии, «контрика», который после реабилитации, получив паспорт, собирался вызвать семью из Эстонии, но семья сказала, «лучше Вы к нам», мол, времена изменились. Он послушался, уехал на смотрины, и не вернулся. Дом же так и остался Побрехаце – в виде платы за, прекрасно проведённое, время в местах не столь отдалённых. Женщина погоревала совсем недолго…, в Троицко-Печорске появился Михаил Мягинин, прибывший для отбытия оставшейся одной трети срока от положенного за убийство. Отчаянный был мужик, никого не боялся. Среднего роста, но плечист. С крепкими руками и цепкими, как клещи пальцами. Известный в Троицке столяр. Мастер был классный.
По окончании срока, уехал на родину в Калужскую область, чтобы родных повидать и назад вернуться к своей рыжеволосой. Не получилось вернуться. Дядя Миша снова кого-то кокнул… по пьяни.
Расстреляли.
До самого нашего отъезда из Троицко-Печорска Побрехаца ходила сама не своя и уже не докладывала, как прежде с порога – зачем пришла. А в разговорах жаловалась, что не везёт ей на ссыльных. А кому везёт-то? Господи!
* бабАйка – весло с уключины.
Свободное копирование
