Таким же самодуром, к тому же пьяницей, слыл прежний волынский священник отец Никанор, которого мы уже не застали. Его попадья доживала свой век в маленьком домике, почти закрытом осинником и кустами одичавшей сирени, неподалеку от церкви и в стороне от больших, добротных домов церковного причта, расположившихся вокруг площади на краю высокой горы. Об отце Никаноре рассказывали охотно и много. Так, если ему не нравился вдруг кто-либо из уже приглашенных гостей, он открывал дверь в прихожую и говорил ему: «Вот ваши калоши, а вот шляпа!» Будучи же пьян, что случалось часто, он устраивал в доме такие побоища, что проходившие мимо останавливались, наблюдая, как из окон домика выскакивали дети и матушка, бежавшие прятаться в осиннике.
В ссоре он был и со своими прихожанами уже потому, что в приходе росло множество Никаноров, иногда даже по два в семье. Священник чрезвычайно любил свое имя, давал его крестившимся младенцам, а протестующим родителям грозил: «Не хотите, чтобы ваш сын носил имя моего святого? Ну, тогда и крестить не буду!» Как-то после обедни перед Пасхой он заявил, что при обходе с молебном будет брать не пятьдесят копеек, как раньше, а по два рубля пятьдесят копеек с дома. Когда же прихожане возмутились, отец Никанор приказал запереть церковь и колокольню, так что на Пасху службы не было, и по приходу никто с иконами не ходил. К концу пасхальной недели волынцы поехали с жалобой к архиерею. Дело принимало серьезный оборот — отца Никанора должны были заточить в монастырь для покаяния, но вступились его сыновья, благо у него было четырнадцать детей, а двое старших к тому времени успели стать профессорами Московской духовной академии. Они-то и спасли отца, которому только запретили служить, и свой приход он передал зятю.
Впрочем, тот тоже не блистал достоинствами благочестия, главным же его пороком было стяжательство. Многие из волынских крестьян подолгу не жили на селе, их дома стояли заколоченными, но при обходе с иконами отец Павел приказывал записывать их дома, как не заплатившие ему за молебен. Если же кто-либо из вернувшихся отказывался «погашать долг», священник, в свою очередь, отказывался их крестить, венчать или хоронить.
Однажды из Москвы вернулась семья, отказавшаяся платить подобные «недоимки», но им требовалось обвенчать сына. Обе стороны переругались до того, что попадья обозвала мать жениха неприличным словом. Дело дошло до суда, однако, благодаря земскому начальнику, он не состоялся. Вынужденный венчать, отец Павел приказал найти на чердаке церкви, где хранились старые ризы, самые плохонькие. Свадьба была богатая, в храме горели все паникадила, пел хор, перед церковью стояла тройка, ожидающая молодых, а службу совершали в истрепанных ризах, и дьякон демонстративно во время пения обирал махры со своих рукавов...
Свободное копирование
