Трудно себе представить мое состояние. Прежде всего, я спал впервые с 15 апреля 1939 г., то есть со дня моего отъезда из Москвы, как советский гражданин, на кусочке «родной земли» – то, что представляла для меня миссия уполномоченного по репатриации Советского Союза во Франции. Кроме того, впервые со дня моего отъезда из Москвы я получил право говорить на моем родном языке, по-русски. Я понимаю, что полностью осмыслить то, что со мной происходило, не каждый читатель сможет. Во всяком случае, несмотря на то, что довольно продолжительное время я не мог заснуть, думая обо всем, что произошло в последние дни, а потом заснул как убитый.
Утром меня разбудил стук в дверь. Ко мне вошел полковник, знакомый еще по Москве. В его присутствии я стал быстро одеваться, умылся, но все это время мы продолжали нашу беседу. Я услышал, что полковник был очень рад меня увидеть, так как боялся, что меня уже нет в живых. Он не уточнял почему, а я не знал, что он знает о моей разведывательной деятельности.
К установленному времени мы прошли в столовую, где оказались одни, и очень хорошо позавтракали. После этого мы прошли в кабинет генерала Драгуна.
Понимая, что я обязан ознакомить генерала и двух полковников с тем, кого я привез, и с перечнем тех документов, которые мы доставили в Париж для их дальнейшего сопровождения в Москву, с этого и начали нашу беседу. Мне пришлось не только разговаривать, но и заниматься переводом с русского на немецкий и, наоборот, с немецкого на русский, чтобы все присутствующие были в курсе.
По выражению лица Паннвица, Стлуки и Кемпы я мог понять, что они нашли в себе достаточно сил, чтобы полностью успокоиться и убедиться, основываясь на проявляемом к ним отношении, что им ничто не угрожает и в Москве.
Полковник Новиков тут же предложил вместе со мной упаковать все привезенные нами материалы и документы, чтобы сохранить для вручения нами в Главное разведывательное управление после прибытия в Москву.
Нас предупредили, что придется несколько дней провести в Париже, то есть до дня прибытия соответствующего самолета. Услышав это, я попросил создать необходимые для меня условия, чтобы я мог уже в Париже начать писать подробный отчет обо всей своей деятельности, включая и то, что происходило после провала в Бельгии и после моего ареста в Марселе.
Я еще остановлюсь более подробно на вопросах, связанных с моим докладом, сейчас хочу только указать, что, когда с ним ознакомились обнаружившие его старший следователь КГБ Лунев и военный прокурор полковник Беспалов, смеясь, сказали, что если бы они не знали, что этот доклад писал я, то по стилю и по правописанию они определили бы, что его писал иностранец, немного освоивший русский язык.
Я писал его с большим напряжением. В нем мне надо было остановиться на основных вопросах, касаясь которых я должен был не допустить никаких ошибок. Каждое мое слово, каждое утверждение должно было быть доказано материалами и подтверждено фактами. Кроме того, я и в этом докладе не намеревался приписывать только себе заслуги в нашей работе, ибо во многом они принадлежали если не всему коллективу наших работников, то, во всяком случае многим из них. Во-вторых, и это тоже имело определенное значение, с моей точки зрения, надо было в докладе осветить все вопросы, которые не только могли бы принести пользу при рассмотрении привезенных нами материалов, но и применены для извлечения пользы от завербованных мною и привезенных в Москву Паннвица, Стлуку и Кемпы. Следовательно, я должен был, ничего не скрывая, дать каждому из них отвечающую действительности характеристику.
Иногда некоторые обстоятельства вызывали у меня непонимание и, не боюсь даже признаться, недовольство. Так, например, полковник Новиков разрешал Паннвицу, Стлуке и Кемпе на принадлежащей миссии автомашине выезжать в центр Парижа, ездить по городу и даже в отдельные магазины. Из какой то, не всегда понятной предосторожности мне было категорически запрещено покидать здание миссии. Да, в этом доме я мог себя чувствовать как дома, но очень свободно передвигаться по нему мне тоже не рекомендовали.
Понимая, что миссия обеспокоена моей «безопасностью», я, хотя и переживая многое, все же старался все меры предосторожности в какой-то степени оправдать.
Свободное копирование
