Вот с этой, третьей проблемы – дела Виноградского, – я и начал, придя в комитет комсомола института. Собственно не я начал, все было решено еще до моего прихода. В приемной комитета никого не было. Дверь моего кабинета, как и кабинета первого секретаря – Вени Извекова, выходила в маленькую среднюю комнатку-приемную. Она была открыта, и я, раздевшись в своем кабинете, зашел к Вене. Он был один. Я поздоровался с ним, он кивнул, но не поднялся мне навстречу и не протянул руки. Мое сердце сжалось.
– Видимо, – подумал я, дела обстоят хуже, чем я думал. – Наверное, уже принято какое-то предварительное решение.
Так и оказалось. Веня сказал мне, что я, сговорившись с Виноградским, отдал ему жалобу на него, и это серьезное нарушение комсомольской дисциплины. Как руководитель комсомольской организации, я совершил крупный проступок и буду за это отвечать. Заседание комитета назначено на середину октября, а меня от обязанностей члена комитета пока отстранили.
Я выслушал все это внешне спокойно, но сердце билось совершенно бешено, а кровь то ли прилила к голове, то ли, наоборот, отлила от головы. По крайней мере, что-то с головой случилось, – я это чувствовал.
Веня замолчал. Я молча смотрел на него, ожидая, что он еще скажет. Но он больше ничего не говорил. Он не спрашивал меня, действительно ли я отдал жалобу Виноградскому. Он это утверждал. Понять бы мне тогда, почему он говорил так уверенно, я бы не сделал следующей ошибки. Но я не понял. Я только увидел, что Веня не ждет от меня никаких объяснений. У него уже сложилось мнение о моей виновности, и меня ждет простая формальность – разбор на заседании комитета комсомола и наказание, причем весьма серьезное.
Я встал и пристально посмотрел на Веню. Его глаза за толстыми линзами очков тоже смотрели на меня, но в них я не увидел присущей им доброты. Они были бесстрастны. Его взгляд был как бы отстраненным. Он со мной уже распрощался.
– Я ни в чем не виноват, – сказал я и увидел легкую досаду на его лице. Он мне не верил и не хотел даже выслушать мои объяснения.
– Выслушать, по крайней мере, мог бы, – подумал я. В этот момент я бы рассказал все, как было. Я бы рассказал, как и почему я отдал ему письмо и, может быть, нашел бы слова, чтобы объяснить, что никакого сговора не было.
Но я видел, что Вене мои объяснения не нужны. Я понял, что мне нужно уйти, –Веня не хочет со мной ни о чем говорить. Я повернулся и ушел. На душе было пакостно.
Свободное копирование
