Нашему эшелону с лошадьми –донорами было определено место постоянного пребывания - хутор Стародубовка , Песчанского сельсовета, Бекетовского района, Сталинградской области. Неподалеку от Стародубовки , километрах в 5 - 7-ми, находилась железнодорожная станция Воропоново. Это название, которое я слышал тогда, стало потом, во время Сталинградской битвы, знаменитым, упоминалось в сводках «Информбюро» с мест боевых действий.
Руководство института им. Мечникова, его лаборатории, администрация разместились неподалёку, в Горной Поляне. Не знаю, было ли это название села или совхоза.Оно врезалось в память. Как и другие названия административных мест нашего пребывания я запомнил его на всю жизнь. Взрослые говорили: из Горной Поляны пришел приказ, приехало начальство – Мария Савельевна или Синаюк. С нами на хуторе был и командовал, как и прежде, в пути, главный ветеринарный врач Василий Фёдорович.
Лошадей на хуторе разместили в конюшнях, некоторых, поначалу, в загонах. Недостающие конюшни быстро достроили (во время войны всё вообще делалось очень быстро!). Лошади снова стали донорами. Институт, что называется, с колёс стал выполнять свою основную функцию, работал на спасение раненых.
Нашу семью разместили в доме местных жителей Гончаровых. Семья хозяев - мать и двое сыновей. Старшего звали Паня, младшего, примерно, моего возраста, может, чуть постарше - Ваня. Муж хозяйки и ещё один её сын, старший, были на фронте.
На всех нас выделили одну, но самую большую комнату с русской печкой.
Русская печь имеет наверху лежанку, её называют полатями. Это самое тёплое место в русской избе. Протопленная печь долго не остывает, а дольше всего сохраняет тепло именно эта лежанка. На ней обычно спят или дети, или старики, согревающие свои больные кости. Лежанка была моим любимым местом. Кроме того, что там тепло, она ещё и загороживалась занавеской. Я забирался туда и, укрытый этой занавеской от всех, ночи напролёт читал всё, что удавалось найти. Светильником служила коптилка – устройство, применяемое в крайних обстоятельствах: в блюдечко наливается немного растительного масла, из ваты скручивается фитилёк, он опускается в масло, зажигается и довольно долго горит. На эту коптилку бабушка выделяла мне немного масла. Пламя такого светильника очень слабое, еле освещает страницу. Но, отгородившись от всего мира в этом уютном закутке, предавшись своему любимому занятию, я был счастлив. К сожалению, масла хватало не надолго, и приходилось, крадучись, воровать его. В школу в ту зиму я не ходил, потому что на хуторе её не было. Добывал знания таким вот воровским путём.
Ваня Горчаров стал моим закадычным другом. Он, как настоящий деревенский мальчишка, всё умел и многому научил меня: кататься на лыжах, спускаться на них и на железных санях с горок. Горки были в очень глубоких оврагах и балках, окружавших хутор. Местами эти спуски были немыслимо крутыми, а снег на них лежал неравномерно, где глубокий, а где чуть прикрывал землю, а где его и вовсе не было – сдувало сильным степным ветром.
Лыж, в их нынешнем понимании, у нас не было. Мы сами их делали из обычных, длинных, плохо обструганных досок. Заострив переднюю часть доски, долго парили её в выварке, а потом, слегка загнув заострённый конец и, приложив его к плинтусу, прибивали доску гвоздём к полу.В таком положении оставляли её на ночь. А потом к этой доске со слегка приподнятым кверху носком, прибивали ремень – крепление для обуви (валенок). Таким образом, получалось хоть и очень несовершенное, но какое-то подобие лыж. Скользили они очень плохо и своими слабо загнутыми концами часто утыкались в снег. И на этих самодельных лыжах , а иногда на тяжёлых, железных хозяйских санках мы спускались с очень крутых, да ещё и непредсказуемых горок. Было и страшно, и опасно: летишь по глубокому снегу и вдруг, со всего маху, натыкаешься на голую землю! Сколько синяков и шишек там набивали! Но какое же это было удовольствие! А настоящие лыжи я впервые увидел и встал на них уже после войны, в Харькове.
Свободное копирование
