Моему деду дали телегу и какие-то материалы, чтобы соорудить будку, в которой должна была ехать наша семья. Заниматься этим он должен был сам, но справиться с этим не мог, поэтому кого-то нанял. В итоге для нашего многокилометрового передвижения соорудили нечто совершенно чудовищное! Даже не знаю, как это назвать. Уж точно не карета и не кузов. Цыганские будки, по сравнению с этим – верх совершенства и комфорта!
На узкой-преузкой телеге возвышалось сооружение, сбитое из оказавшихся под руками, плохо обструганных, тяжелых досок. Сверху и с боков будку оббили кусками и кусочками листов кровельного железа. Боковые стенки крепились к телеге, а крыша была шире её, то есть стенки расходились кверху от основания, как в арбе для перевозки сена. Такое вот нелепое строение было взгромождено на телегу. Естественно, ни окон, ни дверей в этой будке не было. Лишь полностью была раскрыта передняя сторона, обращённая к крупам лошадей. Здесь, свесив ноги, должен был сидеть кучер. И через это широкое, ничем не прикрытое отверстие пассажирам «экипажа» нужно было влезать в него и вылезать наружу, цепляясь за оглобли и опираясь на колёса.
Этот невероятный «экипаж», да ещё и выкрашенный снаружи в ядовито- зелёный цвет, запряженный лошадьми, подъехал к нашему дому на Старой Колонии (район Балашовского вокзала) 17 сентября 1941 года. Чтобы лицезреть наш отъезд, из всех близлежащих двух - и трёх-этажных домов высыпало ещё достаточно многочисленное соседское население, остававшееся в Харькове. Такого «выезда» здесь ещё не видели!
И вот в эту узенькую, небольшую и по длине, телегу влезли четверо взрослых – дедушка, бабушка, моя мама и Женя – жена маминого брата, ушедшего на фронт, и двое детей – я и мой братик Саша (тогда все звали его Шуриком). Ему тогда было два с половиной года. И туда же погрузили какие-никакие вещи (ведь уезжали непонятно куда и на сколько!) Для мамы главной задачей почему-то было воткнуть в повозку огромную перину. Видимо, это было её приданое, и кроме того, она надеялась, что в дороге перина создаст нам необходимый комфорт (сколько потом мы натерпелись в дороге от этой перины!...) А ещё надо было взять необходимые вещи бабушки и дедушки и Жени. Причём, маме - одно, старикам – другое, Жене - третье. В итоге, хотя будка была загружена до верху, никто толком ничего не взял.
Представляю, каково взрослым было бросать всё нажитое добро! Да ещё и погрузиться в эту немыслимую повозку, в которой можно было только сидеть, тесно прижавшись, друг к другу, с вытянутыми, или подвёрнутыми под себя ногами. И ехать в никуда, в неизвестность, на лошадях, многие сотни километров! Тогда никто толком не знал, куда точно мы едем. Место назначения, адрес, куда нам следовало прибыть, узнали уже в пути от высокого руководства института, которое выехало из Харькова поездом, несколько позже.
Всё это происходило 17 сентября 1941 года. В тот осенний, но ещё по-летнему солнечный день, для меня всё было прекрасно. Я сидел рядом с кучером - моим дедушкой, с правой стороны от него, в руках держал настоящий кнут. Я трогал вожжи руками. Красивые лошади, цокающие копытами по харьковским мостовым, бодро везли нас и нашу диковинную будку, на которую с интересом смотрели харьковчане.
Я много раз смотрел мой любимый фильм «Чапаев» и уже представлял себе, как буду скакать верхом на лошади! У-ух, какие перспективы!….
Ехали мы на сборный пункт к ХТЗ (Харьковскому тракторному заводу). Место сбора оказалось, аккурат, рядом с Дробицким Яром – местом, где вскоре, захватив город, немцы расстреляли десятки тысяч харьковских евреев. Господи, разве ж мог тогда кто-либо представить себе такое?! Ведь уезжали мы с верой, что скоро вернёмся, что у фашистов лишь временные успехи, а доблестная, непобедимая Красная Армия вот-вот нанесёт сокрушительный удар по немцам и «добьёт фашистскую гидру в её собственном логове». Так писали на всех, расклеенных по городу, плакатах и я, пацан, в это свято верил. Но у многих взрослых, как я теперь понимаю, уверенности в быстром окончании войны уже не было. Мой дед, солдат 1-й Мировой войны, это наверняка понимал.
Свободное копирование
