Так это происшествие было улажено, и я мог бы подать сигнал к выступлению. Но я оглядываю ряды и все не вижу крайнего левофлангового звена Либкнехта, нашего малыша Игорька, прозванного «пионерчиком».
С ним всегда что-нибудь случалось да приключалось.
Конечно, не отпустили родители, хотя еще вчера приходила ко мне его мамаша — специально, чтобы познакомиться: заслуживает ли доверия вожатый. Это была полная, высокая, очень энергичная женщина, жена ответственного работника пищевой промышленности. Она придирчиво расспросила меня обо всем: как мы будем жить, как будем есть, как мы будем спать. Даже заставила меня рассказать биографию, включая происхождение и прошлую комсомольскую деятельность.
Мне показалось, я убедил мамашу, что ее сыну просто нельзя не пойти в наш поход, тем более что он несколько изнежен, избалован и терзает домашних своими капризами. Все это как рукой снимет.
Но вот пора давать сигнал к выступлению, а Игоря все нет…
У меня все еще теплится надежда, и. затягивая время, я придирчиво проверяю содержимое вещевых мешков.
Все ли взято, что положено: мыло, зубная щетка, полотенце, бутерброды на завтрак, сухари, чай, сахар, кружки, соль, спички…
Конечно, двадцать шесть одного не ждут, но и не должны в самом начале потерять двадцать седьмого… Не по-пионерски. Думаю: уж не послать ли разведку на дом к Игорю? И вдруг — вот он сам!
Как всегда, животиком вперед, головенка высоко задрана. Но смотрит почему-то смущенно, в сторону. Что же это? Смущается, что опоздал? Но по рядам пронесся такой радостный говор!
Смущение Игорька тут же объясняется новым явлением. Следом за нашим пионерчиком в калитку парка протискивается полная, как шар, бабушка в плисовой телогрейке, повязанная шерстяным платком. В руке у нее большущий узел.
— Ну, что же, — с московским певучим выговором на «а» сказала бабушка, — за кем теперь дело, пошли, что ль?
Весь ее вид при этом говорил, что это она собралась в пионерский поход.
Игорь юркнул в строй, а весь отряд с любопытством смотрел на решительную старушку.
— До Симоновой-то слободы можно трамваем, а там уж пешком, так, что ль?
Бабушка не только знала маршрут, но и давала указания.
Смущенный этим, я пробормотал:
— Спасибо вам, что проводили Игоря.
— Не за что. Я еще не проводила. Вот как до лагеря провожу, тогда уж и благодарите.
Я представил себе наш стройный, подтянутый отряд, шагающий в ногу под звуки горна и дробь барабана, а рядом — бабушка с узлом, в плисовой телогрейке, и меня бросило в краску… Все впечатление испортит такой обоз!
— Нет, нет, — сказал я поспешно, — не трудитесь, пожалуйста… Это очень далеко. Мы пойдем быстро!
— Ничего, ничего, я не отстану. Я на ноги резвая.
— Очень прошу вас, не беспокойтесь. Игорек сам дойдет. И вообще у нас взрослым не полагается… Вы видите, все без старших. Зачем же одному Игорю с провожатыми?
— А узел кто понесет? Этакий-то узлище!
— А зачем такой большой?
— Как зачем? Да тут еда! Котлеты… куры жареные.
Яички, батончики, домашние пирожки… Нешто бросить?
Весь строй стоял, кусая губы, едва сдерживаясь от смеха. Игорь так покраснел, даже уши стали пунцовые.
Поняв, что от бабушки так просто не отделаешься, я решительно шагнул к ней, схватил узел и, сказав: «Сам донесу!» — подал сигнал к маршу.
Звонко прозвучал горн, дробно забил барабан, и отряд тронулся в путь, вытягиваясь по тихой утренней улице. Но бабушка с неожиданным проворством выхватила узел и важно зашагала в ногу с отрядом.
Свободное копирование
