Письма - 138

138. А. И. Кошелеву

11 ноября 1855 года

Долбино

Письмо твое от 23 октября я получил 30 октября, а статью[1], которую ждал с нетерпением, получил только 7 ноября. Я прочел ее с большим интересом и возвращаю на первой же почте. Очень желаю, чтобы она была напечатана, потому что она, без сомнения, будет очень полезна. Мысль ее истинная, и сказано с одушевлением. Если в ней есть недостаток, то тот, что она не довольно сжата и в ней есть повторения. Впрочем, может быть, для большинства читателей это не мешает, а поможет понять и убедиться. Потом, мне кажется, что у тебя не довольно развита главная мысль, мельком сказанная в конце, то есть что просвещение западное только вредною стороною своею противно русскому православному духу, но существенная сторона его не только не противна духу русскому, но еще необходима для его полнейшего развития, как православное направление необходимо для полнейшего развития самого западного просвещения, что начала русской основной образованности только потому особенны от западных, что они — высшая их ступень, а не потому, что бы были совершенно иные. По этой-то причине русская особенность и может своим развитием задушить вредную сторону западной образованности, что направит ее в сторону истинную; по этой же причине и сама русская особенность может быть задушена западным просвещением, если ей не дадут развиться вовремя, прежде чем ложное направление Запада возьмет совершенно верх над русской особенностью в России. Оттого совершенно справедливо говоришь ты, что упустить благоприятное время было бы ошибкой, может быть, неисправимою.

Недостаточность и даже вредность мер запретительных очевидна из того, что русская особенность не есть развитое и готовое просвещение, но только его основание, только направление, дрожжи, которые должны перебродить в муке, чтобы вышел хлеб. Если бы возможно было остановить вход в Россию западного просвещения, то из этого вышло бы то последствие, что русский ум пришел бы в еще большую подчиненность Западу, которого влияние сделалось бы еще сильнее.

Позволяйте все — сказать нельзя и не должно. Есть книги безусловно вредные, именно те, которые возбуждают и воспламеняют бурные страсти. Против ложного рассуждения есть противоядие в самом рассуждении. Но страсть — вино. Страсть, возбужденная книгою, — вино фальшивое и вредное для здоровья. Если не запретить его продажу, то люди могут отравиться. Крепких желудков не много, и для них могут быть исключения.

Вот, любезный друг, мои мысли о твоей статье. Повторяю, она очень хороша, и интересна, и жива, и дельна; но я думаю, что она была бы еще лучше, если бы ты немного сократил ее, уничтожив повторения, и немного распространил мысль твою об общих свойствах русского просвещения, ибо, право, эта мысль незнакома почти никому, а твоя статья писана в таком тоне, что ее должна читать вся масса русских читателей, а не пять-шесть твоих приятелей. Обыкновенно же у нас под русским духом понимают только отсутствие образованности и некоторые характеристические особенности нравов, не подозревая, что эти особенности связаны с некоторыми положительными началами высшего просвещения.

Очень бы желал, чтоб эти замечания мои тебе на что-нибудь пригодились. Если же не найдешь их дельными, то извини. Я говорю с тобой как бы с самим собой, прямо, что приходит в голову. Не мудрено, что и вздор в голову придет. Автор должен слушать все критики, а принимать из них только то, что самому по сердцу. Но по доверенности или по дружбе не должно ничего переменять, особенно в сочинении, которое написано con amore[2].

Прошу тебя известить меня о судьбе твоего журнала. Хочет ли Хомяков ехать в Петербург и когда именно? Мне это не только интересно знать, но и нужно. Если он не поедет или поедет еще не скоро, то я буду писать к Норову о себе. Мне очень наскучило быть немым.

Что наше дело? Что сделала Палата? Ольга Федоровна писала к жене, что Палата что-то сделала. Очень бы желательно было узнать об этом пообстоятельнее и поскорее. Хотя я и совершенно покоен на этот счет, зная, что в ваших руках оно пойдет лучше и успешнее, чем бы могло идти в моих, но все же любопытно знать.

Ты несколько раз писал ко мне, что вы нарядились в русское платье. Очень радуюсь за вас, если это платье удобно и красиво. Но не знаю, радоваться ли за платье. Для него, кажется, было бы здоровее, если б прежде других в него нарядились Писемский с Сушковым. Не худо бы было обмундировать в него для образца и княгиню Одоевскую. Нам с тобой, кажется, не мешало бы и подождать, покуда увидим, какой эффект они сделают.

Я писал к тебе нынче летом о молотильной машине и просил совета, какую взять. Ты советовал мне подождать, покуда Петровский изобретет машину нового устройства.