Еще была одна очень любимая игра под названием «черты лица». Мы оба рисовали на листках нос, рот, ухо, глаза вперемешку, потом менялись рисунками, и надо было сказать, чей это портрет. Прически не было, что было еще труднее.
Часто он мне давал тему, и я при нем быстро все рисовала, всегда что-то смешное прибавляя от себя, но он неизменно делал вид, что ничего не заметил. Самый удачный и единственный сохранившийся рисунок назывался сперва «Охота», а потом «Хармс уходит с охоты».
Он мне начал рассказывать, как его пригласили друзья и что было в лесу.
- Подождите минуту, - я хочу все это изобразить.
-Ничего не получится, - женщины не умеют рисовать ружья.
-Да что вы, я сейчас вам докажу, что я отлично их рисую. Я даже знаю, что солдатские все одинаковые, и это неинтересно, а охотничьи - разных систем. Ну, рассказывайте.
И я нарисовала карандашом, ни разу не стирая, точной, филоновской линией охотников, зверей, деревья, пни и много ружей.
- Да, а кого же вы убили?
- Не помню, - поморщился Хармс, - одну беременную лань, одну птичку и, кажется, двух людей. Я ушел с этой бойни.
Стараясь не смеяться, я спросила: «А как вы были одеты?». «Как всегда, но чтобы звери не приняли меня за охотника, я попросил у своей тетки длинную юбку».
-Ну вот, - сказала я, - все готово! Обратите внимание на ружья, одно даже с шомполом, на хитрых зверей, и как я вам польстила, пощадив вашу «охотничью» собаку.
Даниил Иванович пыхтел трубкой и был явно обижен, что я его обыграла.
-Вот видите, это карандашный рисунок, а какую вы мне задали работу. Теперь мне нужно несколько дней еще все это прорабатывать точкой, акварелью, чтобы все было по «принципу сделанности».
Хармс сам очень любил рисовать, но мне свои рисунки никогда не показывал, а также все, что он писал для взрослых. Он запретил это всем своим друзьям, а с меня взял клятву, что я не буду пытаться достать его рукописи.
Свободное копирование
