Мои воспоминания о русской революции - 1

Княгиня О. В. Палей[1]

Мои воспоминания о русской революции

Страна гибнет сегодня. Воспоминания о Февральской революции 1917 г.

Составление, послесловие, примечания С. М. Исхакова

М.: Книга, 1991.

OCR Ловецкая Т. Ю.

Мы приехали в Царское Село 25 ноября 1916 г. и едва попали в наш милый прекрасный дом, как великий князь получил большую, но, увы, последнюю радость. Он был назначен кавалером ордена св. Георгия при обширном высочайшем рескрипте, где были превосходно освещены все его заслуги.

Но меня весьма удивило и удивляет то, что государь, видевший великого князя двое суток тому назад, сам не сообщил ему об этой новости.

Подобное отличие являлось в России заветной мечтой каждого военного.

Мой муж не забыл обещания, данного великому князю Александру. Семейный совет состоялся у кн. Андрея[2] в его дворце на Английской набережной. Там было решено, что кн. Павел, как старейший в роде и любимец их величеств, должен взять на себя тяжелую обязанность говорить от имени всех. Князь был крайне озабочен. Он совершенно ясно отдавал себе отчет о том, насколько трудна и неблагодарна возложенная на него задача и как мало у него шансов на успех. Тем не менее, как только императорская фамилия 3 декабря прибыла в Царское Село, он попросил аудиенцию и был принят в тот же день за чаем.

Я ждала его два долгих часа, не находя места от волнения. Наконец, около семи часов вечера он пришел, бледный и утомленный. "На мне нет сухой нитки, -- едва мог он выговорить, -- и я окончательно потерял голос". Действительно, он охрип. Несмотря на сильное желание поскорее узнать все, я упросила его отдохнуть и отложить подробный отчет о своем разговоре. И только после обеда, за которым присутствовали девочки с гувернанткой, князь сообщил мне и Владимиру[3] о том, что говорилось во дворце. Сейчас же после чая князь начал обрисовывать государю мрачную картину современного положения, он рассказал о немецкой пропаганде, которая с каждым днем становится все более смелой и нахальной, о ее развращающем влиянии на армию, в которой беспрестанно арестовывают зачинщиков и сеятелей смуты, иногда даже офицеров. Он указал, насколько велико возбуждение в общественных кругах Москвы и Петрограда, где раздаются все более смелые голоса, слышится все более резкая критика. Он говорил о недовольстве народа, принужденного уже в продолжение нескольких месяцев стоять в "хвостах", чтобы получить хлеб, цена на который возросла втрое. Наконец, он подошел к пункту, наиболее щекотливому, о котором труднее всего было говорить, -- тем более что князь, истинный патриот, желал только счастья родине и в данном случае приносил в жертву свои личные убеждения и традиции. Он сказал, что собравшийся фамильный совет возложил на него обязанность почтительнейше просить его величество даровать конституцию, "пока еще не поздно!" Это будет служить доказательством того, что государь предупреждает желание своего народа. "Вот, -- сказал великий князь, воодушевляясь, -- вот великолепный случай для этого: через три дня -- шестое декабря -- Николин день, объяви в этот день, что дарована конституция, что Штюрмер и Протопопов отстранены, и ты увидишь, с каким восторгом и любовью твой верный народ будет приветствовать тебя". Государь некоторое время оставался в раздумье; государыня отрицательно качала головой; затем, стряхнув утомленным жестом пепел со своей папироски, он произнес следующие слова: "То, о чем ты меня просишь, невозможно. В день своей коронации я присягал самодержавию, и я должен передать эту клятву нерушимой своему сыну". Видя, что он потерпел неудачу с этой стороны и что всякая новая попытка ни к чему не приведет, князь приступил к другому вопросу. "Хорошо, если ты не можешь дать конституцию, дай, по крайней мере, министерство доверия, так как -- я тебе это опять говорю -- Протопопов и Штюрмер ненавистны всем". В этот момент, набравшись мужества, великий князь объявил, что назначение этих двух министров тем более подвергается критике, что все знают о том, что оно сделано под влиянием Распутина. Затем великий князь сказал государю и государыне о том злополучном влиянии, которое не без основания приписывается старцу. Государь замолчал и курил, не произнося ни слова. Тогда заговорила государыня. Она говорила долго, волнуясь, часто прижимая руку к сердцу, которое у нее болело. Для нее Распутин был только жертвой клеветы и зависти тех, которые хотели бы стать на его место. Для нее это был друг, молившийся Богу за них и ее детей.

Великий князь потерпел неудачу во всех направлениях, так как на все, о чем он просил, был дан решительный отказ. Я очень желала, чтобы подобные разговоры больше не происходили, потому что боялась за нервы и слабое здоровье великого князя.