Увлёкся...

   18 августа 1933 года, в день авиационного праздника, на станцию Сиверская собралось несколько тысяч трудящихся. Празднично разодетые, они приехали из Ленинграда, из Луги, из ближайших сел и деревень.

   На аэродроме было очень шумно и весело. Со всех концов неслись песни.

   Заглушая песенников, пулеметной дробью тарахтели моторы.

   В этот день я должен был сделать показательный затяжной прыжок, а также продемонстрировать стрельбу из пикирующего самолета.

   На краю аэродрома была выложена цель, и я произвел четыре очереди. Затем, когда самолет снова взмыл в воздух, добровольцы, из собравшихся зрителей, ходили осматривать количество пробоин.

   Наступило время прыжка.

   Товарищи провожали меня до самолета и изощрялись в пожеланиях:

   — Смотри, не заглядись на птичку, а то забудешь парашют раскрыть.

   — В случае чего, — перекрикивал всех Коля Оленев, — бухайся в воз сена — будешь жив.

   Я сел в машину. Летчик включил мотор, и самолет, пробежав по зеленому ковру, взмыл в воздух. Быстро набрав высоту, уперлись в облака. Выше лететь было нельзя — мешал сплошной белесый покров, прятавший голубое небо.

   Произведя расчеты, я все же решил лететь затяжным прыжком 300—400 метров.

   Выбрался из самолета, плавно оттолкнулся и сразу же принял удобное для меня положение — головой вниз.

   Неожиданно мною овладел экспериментаторский зуд.

   Откинув в сторону одну ногу, я старался запомнить, какое влияние это оказывает на мое падение. То же проделываю вначале с одной рукой, затем с другой.

   Прошло несколько секунд, как вдруг, словно электрическим током, пронизала мысль, что, выбросившись на высоте 600 метров, я лечу со скоростью 50 метров в секунду. Надвигающаяся земля ослепляла глаза обилием света.

   Моментально дернул за вытяжное кольцо. Как раскрылся парашют, точно не помню. Вслед за рывком я почувствовал сильный удар о землю.

   Парашют раскрылся настолько близко от земли, что он едва-едва успел погасить скорость моего падения.

   Я остался жив благодаря тому, что парашют запутался в молодых березках и тем самым задержал основную силу падения. Если бы не березки, я бы неминуемо разбился.

   Как оказалось, я раскрыл парашют всего в 70—60 метрах от земли. Промедли я еще одно мгновенье — и уже никакие березки не спасли бы меня.

   Такое позднее раскрытие парашюта было очень эффектным, но ничем не оправданным.

   Летчики, наблюдавшие за моим прыжком, ясно видели очки моего комбинезона.

   С тех пор я сделал десятки экспериментальных прыжков, но ни один из них не был с таким поздним раскрытием.

   Выполняя в прыжке поставленную перед собой задачу, я никогда ничем побочным не увлекаюсь. Таких происшествий, как 18 августа 1933 года, больше со мной не случалось.