Гл.2 НОВЫЙ ФРОНТ. АННА ПАВЛОВНА
С квартирой нам сильно повезло. Улица наша, Советская, тянулась вниз от обувной фабрики к Днепру и находилась в шикарном районе – возле парка Шевченко. Квартира из четырех комнат в трехэтажном доме, вплотную примыкающая к цеху фабрики, принадлежала Анне Павловне, у которой муж – офицер – погиб на фронте, а она сама еще не вернулась из эвакуации. Дочь ее жила в Киеве, и Анну Павловну быстренько уплотнили, поселив нас в одной из комнат окнами во двор, на север. Вторую занимала семья из трех человек, с мальчиком моих лет.
До возвращения хозяйки мы, дети, носились по всей квартире, радуясь простору, солнцу и свободе. Окна владелицы выходили на юг и сейчас были распахнуты. Из них мы выглядывали на нашу улицу, такую зеленую, с глухим кирпичным забором на противоположной стороне, за которым находилась областная больница. Между этим забором и дорогой вниз через всю длину улицы простирался холмистый участок земли. Это ничейное пространство называлось у всех «бугорком». Кто-то давно высадил на бугорке фруктовые деревья, а потом взрослые догадались между ними устроить огород. Но пока до этого не додумались, все детские игры проходили на бугорке.
Вскоре семья с мальчиком получила где-то жилье, и мы стали обладателями целых двух комнат размером в двадцать девять квадратных метров. Анна Павловна вернулась с Урала, и началась эпоха кухонной войны с ежедневными боями, из которых неизменным победителем выходила Анна Павловна, а мама была повержена с сердечным приступом.
Более колоритной фигуры, чем Анна Павловна, я в своей жизни не встречала. Мать у нее была цыганкой, что оставило на внешности яркий след в виде черных очей, курчавых волос, носа с горбинкой. Взгляд у нашей соседки был одновременно и цепкий. Словом – профессиональный взгляд вороватой уличной гадалки.
Повзрослев, я поняла, что Анна Павловна была женщиной даже красивой, с соблазнительными формами, на которые мужики облизывались. Но вот голос у нее звучал отнюдь не музыкально – громко и визгливо. Он портил ее образ.
Анна Павловна считала, что имеет право на оба выхода из квартиры – во двор и на улицу, а мы – только во двор, через так называемую кухню (она же – коридор). В этой кухне есть плита, где топят дровами и углем (общая), кран с холодной водой. На этой плите Анна Павловна тоже готовит еду, хотя на ее половине квартиры есть и ванна, и туалет, и маленькая кухня с прихожей. Но там ей скучно! Она не может сидеть в одиночестве! Она – охотница по природе, а не просто вдова. Ей нужна дичь! Она же и актриса. Ей нужна публика и аплодисменты под занавес! Дичь – папа. Публика – мама.
Утром Анна Павловна будит нас громким появлением в кухне. Проходя мимо нашей двери, зовет своего кота, с которым общается исключительно вслух:
– Мурзик! Сейчас мы будем есть жарковье! Или ты хочешь блинчик с мясом?
Анна Павловна образования не имеет. Хотя речь у нее колоритна – как раз по причине исковерканных словечек и выражений.
Запах «жарковья», которое предпочел Мурзик, вползает через нашу замочную скважину и терзает пустые желудки, потому что мясо в нашем меню бывает только, когда папа «достает» в магазине «выброшенные» косточки с остатками мяса. Вареные кости тщательно обстругиваются ножом, а стружка идет в перловую кашу. На тех костях, что мы добывали в селе под обстрелом, мяса было куда больше. А наша соседка доставала свое мясное добро из «командирского пайка», как она хвасталась. «Жарковье» она готовила из тушенки, напоминая мне о наших немецких квартирантах.
Да, наше меню по сравнению с соседским – просто катастрофа для чужого привередливого носа!
Жарить картофель на драгоценном подсолнечном масле – роскошь непозволительная, и тогда мы придумали такое, такое... Но об этом чуть позднее, а пока...
- Ешь, мой сладкий! Сейчас молочка дам, – нежничает Анна Павловна с котом, а сама стреляет глазами в нашу дверь – ожидает выхода папы.
Свободное копирование
