Было тепло, солнечно и мы с благодарностью приняли этот дар природы за все наши муки в блокаде. И началась наша новая освобожденная жизнь.
Разместили нас хорошо и начали мы усиленно восстанавливать репертуар, ибо должны были ежедневно давать спектакли. А приехали мы налегке, захватили только некоторые костюмы и парики. А декорации необходимо было сооружать на месте. Задача была сложная, но Акимов ее решил довольно просто.... Он сделал ко всем спектаклям новые эскизы, все они были решены живописно и поручил мне писать все декорации.
В помощь мне был художник Жуковский Александр Александрович. Нам пришлось поднатужиться и вкалывали мы с ним по многу часов. Силенки у меня уже восстановились и я получал радость от этой работы, кроме всего, я получал и какой-то гонорар за мою живопись, что позволило мне иметь хороший добавок к пайку, который мы получали.
Хлеб мы получали на весь театр и сами его распределяли. И тут получился казус. Заведовала раздачей хлеба женщина по имени Калисфена. Это сестра нашего дирижера и заведующего музыкальной частью Леонида Пескова. Женщина она была хорошая, честная, но с некоторыми странностями. Развешивая хлеб у нее очень часто была нехватка и бедняга иногда сама оставалась без хлеба. Тогда я взялся ей помочь.
Я объявил всем работникам театра, что мы будем их обвешивать на 20 грамм, а получали мы тогда по 600 грамм на человека. Никто не возражал. И все стало на место. Однажды случилось так, что у нее осталось хлеба на целую буханку.
В ужасе она прибежала ко мне: «Игорек, что делать, что делать?» А ничего не делать, - спокойно говорю я, - ты же не украла. Возьми эту буханку, сходи на рынок, да и обменяй на что-нибудь, хотя бы на яйца. Вот и полакомишься немного».
Кажется, мой совет она послушала и успокоилась.
Много спектаклей мы возобновили и с успехом играли. Нам повезло тем, что гастролирующий в этом помещении до войны Ленинградский Мариинский театр оставил все свои декорации, они оказались бесхозными и мы воспользовались их полотнищами и писали на них свои павильоны. И опять же Акимов блеснул своей выдумкой и талантом. Писанные декорации выглядели как объемные. Это великолепно делал Акимов.
Еще на большой сцене Театра Комедии в спектакле «Валенсианская вдова», он сделал на переднем плане занавес, где на черном бархате был нарисован город, это выглядело настолько объемно, что казалось испанский воздух дышит в зрительный зал.
Я дышал весенним воздухом Сочи и неплохо себя чувствовал. Начал поиски своих родных и своей семьи. Оказалось, Марочка с Лешей эвакуировались с Лешиной школой в Коми-Пермяцкую область. А мама с Верочкой в Алма-Ату. С мамой удалось наладить переписку, а Марочку разыщу позже.
Кроме спектаклей, мы много работали в военных госпиталях с концертами. А в Сочи их было много, во всех санаториях лечились раненые. Мне много раз приходилось играть просто в палатах. Иногда даже для одного человека. Большое удовлетворение было от этих выступлений. Приятно было видеть улыбающихся и смеющихся молодых парней, которые еще недавно отдавали свою жизнь, а теперь латают свои раны, чтобы снова вернуться в строй. Но не всем это было суждено. Не все и выживали. Мы не только играли наш смешной скетч, но и беседовали с ними на всевозможные темы и уж, конечно, рассказывали им о блокаде.
Сколько раз буду проклинать этих, так называемых, людей со звериным сердцем, которые затеяли это страшное уничтожение людей, да и еще таких молодых, не видавших жизни!
И так жили, трудились, дружили. В свободное время занимались кто чем. Играли в преферанс. А у меня еще было одно странное хобби. Я гадал на картах, как говорили, делал это неплохо, и среди женщин у меня было много пациентов. Но до поры.
Как то гадаю одной женщине и вижу, что у меня на столе лежат карты, по моему определению, очень страшные. Я запнулся. Женщина спрашивает, ну что же дальше? На что я отвечаю: «Все врут календари, а карты - тем более». Я хотел было уйти, но женщина меня остановила и умолила сказать, что на картах. Я сказал, что это ерунда, а карты говорят об известии, о смерти какого-то короля. Я ушел с каким-то неприятным ощущением. Через два-три часа женщина сообщила мне, что получила телеграмму о смерти ее отца.
С эти хобби было навсегда покончено!
Иногда мы имели возможность посидеть за рюмочкой чачи. Пили, конечно, за мир. Но до мира было бесконечно далеко.