Грянула империалистическая война. Политическая обстановка в России резко изменилась. В Петербурге было введено военное положение. Начались репрессии, аресты, ссылки. Все рабочие культурно-просветительные общества в Питере были разогнаны. А наше Общество изящных искусств уцелело. Объяснялось это тем, что руководителями его числились вполне благонамеренные люди, не вызывавшие у царской полиции никаких подозрений.
В военные годы Общество изящных искусств занялось устройством концертов для раненых в солдатских госпиталях Петербурга. С этой целью при обществе была создана лазаретная комиссия, в которой принял участие А. М. Горький, вернувшийся в 1913 году в Россию.
Вспоминаю одно из заседаний лазаретной комиссии в ноябре 1914 года. Происходило оно на квартире писателя А. Н. Тихонова, также входившего в состав комиссии. Алексей Максимович горячо говорил о необходимости начать вести в лазаретах работу по разоблачению милитаризма, использовать для этого все богатства искусства. Горький предложил сосредоточить работу общества в нескольких крупных госпиталях. Все участники этого заседания поддержали предложение Алексея Максимовича.
В то время раненых в госпиталях обслуживали всевозможные монархистские, шовинистические организации вроде учреждений императрицы Марии. Использовали они эти, с позволения сказать, концерты для шовинистической, часто антисемитской пропаганды. Нередко "веселый рассказчик" для большей увлекательности надевал ермолку, приклеивал пейсы и бородку, передразнивал еврейскую речь. Так же оскорблялись на подобных концертах чувства армян и других народов Российской империи.
Мы решили противопоставить этому духовному растлению раненых солдат пропаганду настоящего искусства, а одновременно и пропаганду антивоенных идей.
Конечно, мы могли пользоваться только произведениями, разрешенными цензурой. Но и среди такого материала можно было подобрать много вещей, которые создавали определенное настроение и побуждали к раздумью, особенно если их умело подобрать. Наряду с "нейтральными", далекими от политики произведениями, воспевающими любовь, природу и т. д., мы включали в программы наших концертов и материал явно выраженного антивоенного характера. Так, например, в программу одного из наших смешанных литературно-музыкальных концертов для раненых были включены народная песня "Сижу за решеткой в темнице сырой", романс Калинникова "На старом кургане", "Как король шел на войну" Канемана, "Внимая ужасам войны" Кюи, "Забытый" Мусоргского, "Два гренадера" Шумана. Аудитория очень горячо встречала эти номера. Конечно, исполнялись они не подряд, а вперемешку с инструментальной музыкой, произведениями "нейтрального" характера.
В программу этого же концерта были включены стихотворения: Пушкина "Деревня", Лермонтова "Смерть поэта", отрывки из поэмы Некрасова "Кому на Руси жить хорошо".
Первый такой концерт состоялся в большом госпитале, помещавшемся в здании Женского медицинского института на Петербургской стороне. Раненые шумно аплодировали, благодарили исполнителей, кричали:
-- Спасибо! Приезжайте еще раз поскорей! Гораздо сдержаннее реагировала на концерт администрация госпиталя.
-- Ну, как вам понравился наш концерт? -- спросили мы у главного врача, у дежурного.
-- Концерт хороший, но какая-то странная программа.
-- Чем же странная? Всё известно, напечатано и безусловно разрешено к исполнению.
-- Так-то оно так, но всё у вас очень тенденциозно.
-- Ну, что вы! Это вам просто показалось. Правда, у нас не было ни армянских, ни еврейских анекдотов. Были классическая музыка, романсы, стихи Кольцова, Некрасова, Пушкина, был Гоголь. И видите, как хорошо всё это воспринимала аудитория.
Этот разговор не предвещал ничего хорошего. Ясно было, что администрация лазарета насторожилась, и работать будет трудно.
Свободное копирование
