Семейство Балтачи было очень многочисленное; оно оставалось верно древним греческим именам: там были Mr. Miltiad, Epaminondas, Pericles, Aristarcus и один только Theodoros, самый умный и честный грек, которого нечего было бояться и повторять известную поговорку: Timeo Danaos et dona ferentes {Боюсь данайцев, даже дары приносящих (лат.).}. Я уже немного мараковала по-гречески. Во время болезни в Павловске, я встретила у А. С. Норова Дмитрия Христофоровича Гумалика, который с ним читал греческих классиков. Утром я заходила на дачу Истрова, где жили Норовы. Абр Сер сидел у окна с книгой и переводил что-то. Комнаты были метены до половины, стулья лежали на полу: я это сообщила хозяину. "А это,-- говорил он заикаясь,-- оттого, что Эпикур играет в бабки с форейтором". Лакеи ведь все эпикурейцы! За столом происходили часто смешные сцены. Норов просил прощенья у слуги и клал ему бумажку в 5 или 10 р. "А вот вы не извольте в другой раз драться!" Вечером мы играли в ералаш; мелкие карты он называл мингрельцами, Варвара Егоровна немцев называла Дрентельманами. Платки Аб Сер летели во все углы, он беспрестанно нюхал для глаз, и Варвара их подбирала. Он был очень distrait {рассеян.}, часто спрашивал калошу для своей деревяшки. "Да она осталась под Бородиным",-- отвечала ему жена. Он ухаживал за m-me Никитенко и раз влез в ее вагон, заболтался и уехал с ней в Царское. Кучер долго ждал, наконец, приехал и говорит, что он вероятно уехал в Царское: "Такой уж странный этот барин, бог с ним!" Абр Серг завидовал мне, что я чище его выговариваю по-гречески и читаю наизусть "Отче наш" и "Верую". Так мы делили время между делом и бездельем. Говоря о православии, я ему сказала: "Я люблю нашу церковь за ее истину". Он вошел в восторг. "Нет, милая, дайте поцеловать себя за это слово",-- и обнял меня. "Абрамуш! Абрамуш!" -- заметила Варвара Егоровна. Норов был гораздо образованнее прочих министров. "Да,-- говорил он на балах, подсаживаясь к этому кривотолку графу Панину,-- тут мы забираемся в греческую и латинскую древность, и Панин является правотолком". Он очень учен и жалел, что у нас так неглижируют классическими писателями. До женитьбы Норов ездил в Сицилию и выдал очень дельную книгу о греческих развалинах в Таормине, был в Иерусалиме, поднимался вверх по Нилу до не знаю какой катаракты, и человек, который много его вещей растерял по дороге, отвечал ему: "Это осталось у берберов на повороте". В Египте его самолюбие кольнуло его: англичане и французы платили дорогие цены за остатки египетских древностей. De Leyard купил их зодиак, который раскололся при спуске, и этот зодиак теперь в Лувре. Шамполион, а потом Бунзен и sir Gardner Wilkinson первые начали заниматься египетскими сокровищами зодчества и живописи. Sir Gardner мне говорил, что вся наука пришла на Запад из Египта, что Геродот -- лучший описатель этой курьезной страны. Их живопись вся историческая. Евреи были все белокурые, красивые, как наш Спаситель, среднего роста, с голубыми глазами. Они представлены делающими плиту, некоторые магнетизерами. Теперь читают их надписи по ключу Шамполиона. Абр Серг удалось купить статую Изиды, за которую он заплатил 6000 ф. и вздумал перевезти ее в Одессу, по дороге он посетил в Средней Азии семь церквей апокалиптических, убедился в истине пророчеств Иоанна Богослова: там-де мерзость запустения, пророчески предсказанная Даниилом. В Кандии он переругал пашу турецкого, который не оказывал обращения его деревяшке, трактовал русского генерала как джаура {гяур, неверный.}; он тут встретил Кинглека, который возвращался в Европу. Последний публиковал свое путешествие под названием Eothen, т. е. заря по-гречески. Норов лишился ноги в 17-ть лет под Бородиным; как все безногие, он очень потолстел. Юношей он очень красив, волочился за всеми хорошенькими en tout bien et tout honneur {честно и благородно.}, его артистическая натура ценила все прекрасное как божие творение. Насчет клубнички он пользовался только раз, когда был в связи с вдовой адмирала Сенявина; она жила в Калужской губернии в уединении, не имея детей. Он поехал в город, увидел свою Вареньку и женился; она ничего не имела; у матери ее Меропы Ивановны было много дочерей и мало состояния. В Египте Норова подстегнуло русское самолюбие, и он купил за 6000 фр. Изиду, уложил ее на пароход и послал в Одессу. По Нилу встретил он какую-то женщину, которая целовала Изиду и оплакивала ее отъезд; должно быть, это была какая-нибудь Кондакия, царица Савская, времен царя Соломона. Из Одессы Изиду взвалили на сани и шестериком везли в Питер. Жених позабыл ее существование. Он жил тогда во втором у Пантелеймона; человек его вбегает и говорит барину: "Наша Изида приехала на шестерике. Вот и письмо".-- "Вот-те на!" Путешествие ее стоило 6000 фр., итого уже 12; а где их взять? Набивши нос табаком, что он всегда делал в затруднительных обстоятельствах, Абр Сер отправился скоренько к кн. Волконскому. Тот ему сказал: "Да кто вас просил купить эту Изиду? Куда мы ее поставим? Пожалуй, под лестницу в Академию Художеств". Так и сделали, и бедная Изида и доселе покрывается пылью под лестницей Академии Художеств, основанной Шуваловым при Елисавете. Абр Сер, желая познакомить нашу невежественную публику с сокровищами египетского художества, написал статейку в "Северной Пчеле", которая под покровительством правительства служила светилом политическим, нравственным, художественным. Андрей Муравьев на следующий год привез двух великолепных сфинксов, которые украшают наружную лестницу Академии Художеств. Абр Сер Норов при имп. Николае был министром просвещения и очень скорбел, что классики были в совершенном загоне в гимназиях, и особенно старался ввести изучение греческого языка; у него было 15 000 редких книг и манускриптов, даже еврейских, чудные издания Эльзевиров и Дидота.
Его жена составила каталог с помощью Христофоровича Гумалика и говорила, что еврейские буквы все шкапчики и точки. Гумалик получил образование в Халкидонской семинарии и готовился духовного положения. Из Кон он приехал в Одессу, где его пригрел Александр Скарлатич Стурдза. Евгений Гагарин уже был принят как жених. M-me Стурдза, дочь знаменитого Гуфланда, приносила в банке варенье и раздавала очень умеренно эти сладости, которыми заедали весьма скудную трапезу. Не знаю, не по закону ли это макробиотики. Александр Скарлатич ребенком переехал в Одессу после резни 21-го года; он сделался известен имп Александру после войны 12-го года, когда написал критическую статью на западное образование. Замечательно, что Брунов ее перевел на немецкий язык в Лейпциге.
Свободное копирование
