Кроткий Александр Владимирович обыкновенно приезжал в Рождество и на Святую поздравлять меня с праздником. При такой обстановке не мог я не усердствовать, а родители и дед потом выражали мне свою благодарность и за то, что я настоял, чтобы Колю не отдавали в университет, а постепенно приучали к занятиям по делам торговли. От этого Николай Александрович, вышедши человеком вполне образованным (так как у него были учителя: Новиков -- история, а Вейнберг -- география), не только подобно многим другим богатым купчикам не разорял родительского состояния, но и приумножил его. Мне удалось заразить его любовью к Русской поэзии. Помню, как загорелись у него глаза, когда, едучи с ним на дачу в Елизаветино, сказал я ему, что Пушкин убит был Французом. Когда ему случалось писать и печатать в газетах по своим торговым делам, слог его был точен и выразителен. С Рогожской Алексеевы переехали на Пречистенский бульвар, где купили дом почти на углу Знаменки. Там Елизавета Михайловна на много лет пережила мужа, там и скончалась в прошлом 1909 году. Я навещал ее изредка и всегда был принимаем наилучшим образом. Раз она пригласила меня на день своих именин к себе на дачу в свое Кучино Нижегородской ж. д., сказав, чтобы я извощика нанял только до станции железной дороги. Там меня и еще человек 20 приглашенных ожидал целый вагон с особым поездом, а на станции Обираловка ждали нас экипажи. После роскошного обеда поехали мы назад, а молодой хозяин с факелом в руке скакал сбоку, освещая дорогу; но беда была в том, что в Москву мы опоздали и на железной дороге с трудом нашли себе городских извозчиков. На Пречистенском же бульваре учил я года два смиренную сестру будущего головы Марию Александровну, вышедшую замуж за Сергея Ивановича Четверикова, суконного фабриканта, которого отец был заметным участником в постройке нашего великолепного собора, возвышающегося на скале перед глазами посетителей Гельсинфорса.