Следующие два дня снова были ненастные и холодные. Тучи низко бежали над землёю и не переставая сыпали дождём. Только по вечерам являлась возможность отжать воду из одежды и просушить её на огне.
На второй день пути мы уже встретили японскую берёзу (Betula japonica H. Wincler), весьма похожую на белую европейскую, потом маньчжурский ясень (Fruxinus mandshurica Rupr.), о котором упоминалось при описании лесов на реке Копи, мелколистный клён (Acer ukurunduense Tr. et Mey) с жёлтой древесиной, буро-серой корой и с пятилопастными глубоко-зубчатыми листьями и наконец тополь (Populus Maximoviczii Sarg.) таких размеров, что из него можно было долбить лодки. Переход от охотской растительности на восточном склоне Сихотэ-Алиня к маньчжурской в бассейне реки Цзаво очень резок. Тут уже было другое подлесье, состоящее из бузины (Sambucus racemosa L.); её легко узнать по крупной листве и по гроздям мелких красных ягод. Тут же рос чубышник (Eleutherococcus senticosus Max.) с листьями, как у женьшеня, и с тонкими ломкими шипами. Достаточно при ходьбе задеть его, чтобы сразу получить несколько заноз в пальцы рук. Ещё больше заноз набивается в колени. К счастью, они не проникают глубоко под кожу и потому не вызывают нагноений.
Как только подходящие по размерам деревья были найдены, туземцы тотчас приступили к долблению лодок.
Во время сильного ветра с дождём я как-то простудился. К счастью, это случилось тогда, когда мы кончили путь с котомками. Я всё время бодрился, перемогал себя и еле держался на ногах. Пока орочи делали лодки, я отлежался в палатке. Лихорадочное состояние стало проходить, но слабость ещё не позволяла вставать с постели, если можно этим именем назвать охапку хвойных веток на земле, прикрытых травою.