На улице под нашими окнами группа негров затеяла скандал. Кричат, сплошной "фак" и "мазерфака" Я говорю Емельяну, который ужинает около открытого окна на кухне:
— Емельян, уйди от окна, а то они сейчас, еще чего доброго, начнут стрелять; мы хоть и на шестом этаже, но вдруг шальная пуля.
Емельян прислушался.
— Да нет, они не ссорятся.
— А по какому поводу крик и дикий мат?
— Ну, один говорит: "Слушай, тебе не кажется, что пиво очень холодное?" Второй: "Да нет, вроде нормальное. А ты что, теплое пиво любишь?" "Ну, не то чтобы совсем теплое, но и не такое ледяное". "А мне нет, по мне в самый раз".
Правда, когда к нам в горах на озеро приезжают русские (не говоря уже о стиле общения в "центре одесского казачества", как охарактеризовал один иммигрант Брайтон-Бич), неграм делать нечего.
— Фима-а! — не своим голосом орет сидящий на берегу с удочкой. Птицы камнем падают вниз с разрывом сердца, мелкие зверьки забиваются в норы, а американцы в палатки и трейлеры, не сомневаясь, что приехала русская мафия, и начинаются разборки с применением не только легкого стрелкового оружия, но также гаубиц и минометов.
— Что, бля-ядь?! — орет в ответ отплывший от него на десять метров мудак а лодке.
— Ну ка-ак?
— Ни хуя-я!
— Так плыви на хуй сюда!
— А у тебя что, клюет?!
— Тоже нихуя!
— Так на хуя?!
Попадаются, впрочем, опытные рыбаки, знающие, что на рыбалке шуметь нельзя. Ловит рыбу мужчина с двумя пацанами. Мальчишки галдят и кричат. — Я кому сказал — доунт скрим, блядь?!
Бывают и поэты. От озера к машине поднимаются один, назовем его Александр Сергеевич Пушкин, и второй, скажем, Лермонтов. По смыслу беседы ясно, что они забыли дома сетку для рыбалки, и вина за это лежит на Лермонтове.
— Да нет, ты что там, блядь, забудь! Без сетки ловля, блядь, хуйня! — патетически восклицает Александр Сергеевич. Михаил Юрьевич подходит к машине:
— Да вот она, блядина, тут! Чего пиздишь-то на меня?!
Так что не будем выискивать соломинку в чужом глазу.