На другой день после отречения Государя я пришла как обыкновенно на курсы. Хотя, как я писала, у нас на курсах не занимались политикой, столь грозные события нельзя было обойти молчанием и я застала своих однокурсниц возбужденно разговаривающих. Моя приятельница, Надя Гинзбург, племянница известного барона Гинзбург, что-то горячо говорила, что именно я не расслышала, так как когда я подходила к группе курсисток, ее перебила моя подруга, красавица Катя Рязанова, у родителей которой было родовое имение в Саратовской губернии: «Брось, Надя», сказала она своим низким голосом. «Наш народ-богоносец показал уже раз в 1905 году на что он способен, когда разнуздается. Опять запылают усадьбы, а теперь может быть вдобавок избиение помещиков. Слишком темен наш народ, чтобы разбираться в политике”. На этом и разошлись и принялись за чертежи.
10-го марта (по ст. ст.) из Гельсингфорса приехал в недельный отпуск мой жених, молодой лейтенант Товстолес.
Когда прислуга доложила о его приходе и я вышла к нему в маленькую гостиную, я остановилась изумленная на пороге: меня поразил его "штатский" вид, так как вместо морского мундира, в котором я привыкла его видеть и который очень любила, я увидела его в пиджаке. Он сразу понял мою заминку и сказал: «Вижу, что вы поражены моим костюмом. Но после всех ужасов, которые происходили в Гельсингфорсе с морскими офицерами, мы решили носить в отпуску штатское платье, во избежание эксцессов со стороны матросов незнакомых команд”.
Стоял чудный солнечный день и мы решили совершить нашу излюбленную прогулку: по Дворцовой набережной, пересечь Дворцовую площадь, под аркой выйти на Большую Морскую, свернуть на Невский, дойти до Екатерининского канала или до Караванной улицы и, мимо Летнего сада, вернуться домой.
В передней горничная подала Сергею Павловичу штатское пальто, а на голову он надел финскую меховую шапку с наушниками. Хотя я отлично понимала благоразумие этой перемены одежды – сделанной по требованию начальства – она меня коробила: бессознательно я видела в ней первую уступку интеллигентных элементов «взбунтовавшимся рабам», растерянность перед поднявшейся стихией. Уже с первых дней революции чувствовалось, что не удастся справиться с разнузданностью некультурных масс.
Пока мы шли по Набережной, казалось, что Петербург не изменился, хотя тротуары и не были хорошо расчищены. Но когда мы пошли по торговым улицам, их вид ярко говорил о происшедших переменах: все время проезжали грузовики с группами солдат, повсюду сдирали на вывесках магазинов Двуглавого орла и замазывали надпись «поставщик Двора”. Толпа утратила свой элегантный столичный отпечаток, на углах собирались самые разношерстные группы людей, оживленно о чем-то говоривших. Около Казанского собора был митинг: какой-то мужчина в сильно потертом пальто взобрался на опрокинутую бочку и что-то говорил обступившей его толпе.
Нам было не по себе и, несмотря на сияющий мартовский день, мы поспешили вернуться домой.
Свободное копирование
