Вечером 13-го июля состоялся мой последний теннисный матч в чудном парке Морского Собрания. По желанию двух моряков-подводников, которые «реквизировали” меня у моих дам-партнерш и усиленно тренировали, найдя у меня «недюжинные способности” к теннису, мы встретились перед самым их выходом в море. У обоих лейтенантов на ногах были сапоги и штаны закреплены зажимками.
С тенниса я пошла их проводить на их лодки.
А 15-го июля я сама уезжала. Тетя, занятая упаковкой своих вещей, не могла поехать меня провожать в Либаву и я отправилась вместе с верным Васей, сыном священника, который как-то словчился получить извозчика.
На вокзальной площади Либавы я в первый раз почувствовала ужас войны. Вся большая площадь представляла из себя как бы цыганский табор. Люди сидели на своем скарбе, ожидая возможности погрузиться в вагон. Дети плакали, женщины метались в поисках каких-нибудь пропавших узлов или чемоданов. На вокзал приходилось протискиваться между вещами и людьми.
Заказанного спального места я не получила и должна была ехать на полу салон-вагона, который обещали прицепить к первому отходящему поезду. В последнюю минуту перед отходом в этот вагон привели еще несколько дам, все жен моряков. Хотя я не была с ними знакома, а знала только по виду, у нас быстро состоялось знакомство на почве обильной закуски, которой все же снабдила меня тетя.
Поездка оказалась не из приятных. Мы постоянно останавливались, пропуская другие поезда, нагруженные солдатами, иногда нас отводили на запасный путь и тогда возникала паника: мы боялись окончательно застрять в пути.
В Петербург мы прибыли с опозданием почти на сутки.