В конце мая состоялась вторая экскурсия, на этот раз длившаяся неделю и посвященная осмотру Пскова, Печерской Лавры и Балтийской Швейцарии с живописными Венденом и Трейденом.
Я также в ней участвовала, но мечтала больше о предстоящей поездке заграницу, которую мне обещал отец в награду за удачное окончание гимназии. Забавно, что билеты в международном вагоне у нас были заказаны на 19-ое июля ст. стиля или 1-ое августа нового, т.е. на день объявления войны.
Ввиду предстоящей заграничной поездки решили в имение не ездить, тем более, что у нас производился ремонт парадных комнат, за которым родители хотели наблюдать. Чтобы мне не оставаться в Петербурге на первую половину лета, я должна была ехать гостить сперва в родовое аничковское имение в Новгородской губернии, а затем к тетке в Порт Императора Александра III под Либавой.
Я очень мечтала о пребывании в «русском» имении, так как наше находилось на Карельском перешейке и гостившие у меня подруги говорили, что Финляндия это заграница: и народ чужой, и природа суровая. Мои ожидания не были обмануты и я с наслаждением окунулась в жизнь родового имения.
Помню, как мы, т.е. Наташа Аничкова, ее отец, еще одна Наташина подруга Катя Рязанова и я, подкатили в третьем часу ночи на тройке к аничковскому «Марьину» и, окруженный большими липами, перед нами предстал двухэтажный дом с колоннами, типичного русского ампира, как я выбежала в сад и погрузилась в душистый туннель из сирени, которая вела в конец сада; за ним расстилался большой луг, омываемый живописно извивавшейся речкой.
На большой веранде был накрыт чай с душистыми булочками и лишь подкрепившись с дороги нам было разрешено подняться в нашу комнату во втором этаже с большим открытым балконом, с которого открывался широкий вид на поля и луга. Лес темнел вдалеке и это преобладание полей было непривычно после лесистой Финляндии.
Жизнь в «Марьине» потекла привольно и весело. На расстоянии 5-10 верст от него было несколько имений, все помещики были между собою знакомы, во всех семьях была молодежь, которая съехалась на летние каникулы домой и почти дня не проходило, чтобы кто-нибудь из соседей не приезжал к нам или мы не отправлялись в гости. Молодежь купалась, играла в горелки и лапту, в некоторых имениях были теннисные площадки, иногда танцевали и, нарезвившись вдосталь, возвращались домой в сопровождении хозяев на тройках или верхом.
Особенно мне запомнилось посещение усадьбы, принадлежавшей трем сестрам баронессам Клодт, глубоким старушкам, из которых младшей было 87 лет. Все три были в молодости красавицами, судя по портретам, и фрейлинами еще при Императоре Николае I. Они и в старости сохранили приветливую общительность и узнав, что к Наташе Аничковой приехали две ее подруги, они устроили у себя дневной чай, на который пригласили человек двенадцать молодежи.
Дом баронесс Клодт был настоящим музеем, роскошно обставленным мебелью ампир, с галереей портретов предков, с массой очаровательных безделушек прошлого столетия: золотых табакерок, эмалированных шкатулок, ваз и статуэток.
На террасе был накрыт чайный стол, который ломился от домашнего печения, варения и душистого золотистого меда с собственного пчельника.
Старушки нас приветливо угощали, охотно рассказывали историю того или иного предмета, а затем отпустили нас бродить в громадный сад со столетними липами и дубами. Сад был несколько запущен, цветников в нем не было разбито, но в нем бешено разрослись кусты сирени, жасмина и шиповника, наполнявшие его дивным ароматом. В зелени белели статуи всяких Венер и Аполлонов, было несколько беседок, обвитых жимолостью, видавших, наверное, немало любовных свиданий на своем веку.
Не хотелось уезжать из этого мирного приюта, носителя утонченной дворянской культуры, и мы с сожалением распрощались с милыми старушками.
Ближайшее от «Марьина» село было очень зажиточным. Почти все дома были двухэтажными или с мезонином, в окнах висели кружевные занавески, обличины окон и карнизы были украшены резьбой. Около каждого дома был палисадник с громадными подсолнухами. В большой лавке посреди села можно было все купить, начиная с дегтя и лошадиной упряжи и кончая шерстяными и бумажными материями весьма приличного качества.
Свободное копирование
