НА СНИМКЕ: мама - беспартийный бухгалтер на Харьковском заводе ХЭЛЗ - в колонне сотрудников на демонстрации в честь 21-й годовщины Октябрьской реолюции. Она на снимке - справа, анфас, с улыбкой. Мама держит за руку сына (будущего автора этих воспоминаний), но он маленький, заслонён стоящей на переднем плане фигурой женщины, и его не видно - видна лишь рука, за которую его держит мама... 1938 год.
- Не плачь, Бумочка, слезами горю не поможешь, - печально говорил папа. Но мама, лёжа на диване, продолжала тихо и безутешно рыдать. Рядом примостился я, а Марлеши дома не было: с утра ушла гулять и до сих пор не возвратилась, а уже четыре часа дня. Не догадываясь об истинной причине маминых слёз, я и считал, что она беспокоится о Марленке...
А перемены в семье произошли разительные - только ребёнок мог их не заметить, но я ведь и был ребёнком.
Впрочем, "не замечал" - это не совсем точно сказано. Просто не давал никакого толкования этим переменам, не задумывался над причинами.
Ещё партийные папины дела не были решены, а уж его уволили из армии в запас с какой-то скверной формулировкой.
Наш багаж, отправленный из Ленинграда малой скоростью, не успел ещё прибыть, и в квартире стояла казённая мебель из папиной военно-хозяйственной академии (тогда-то я услыхал впервые слово "казённая").
Едва отца уволили, явились грузчики и принялись выносить мебель. Они быстро опустошили квартиру, оставив лишь то, что было приобретено отцом в Харькове: "докторскую" клеёнчатую кушетку да единственный стул.
Мы сидели с папой вдвоём на кушетке и ели завтрак, сервированный на стуле. При этом папа пророчески приговаривал:
- Привыкай, сынок, к любой обстановке: в жизни ещё и не так доведётся...
Поглощать яичницу, сидя на кушетке, было не так уж плохо... В жизни мне потом приходилось и похуже...
Свободное копирование
