И Александр Федорович не заставил себя ждать.
В те дни рука у него еще не была на перевязи, как потом, но весь он был уже как бы на некой декоративной перевязи. И его топорщащийся бобрик над вытянутым, длинным лицом, и собачья старость переутомленных висячих, щек, и тяжелый грушеобразный нос, и нездоровый, серо-желтый цвет кожи – все это было поставлено на службу одной иллюзии – величия. Я не знаю, заметил ли это кто-нибудь еще, но я положительно утверждаю: этот человек, разговаривая с вами, не смотрел вам в глаза. Нам, осузцам, и в этот день, – во всяком случае! Он то смотрел выше нас, как, вероятно, должны были бы смотреть в будущее Дантоны и Бабефы. То, заложив руку за борт френча, начинал глядеть в сторону, повернувшись к собеседнику в три четверти… Корсиканец, что ли?
Да уж кто-кто, а мы его ничуть не интересовали. Но за нами стояли – кто? Школьники старших классов? Ага… Так…
– Короче! – недовольно бросил он, прерывая кого-то из нас на полуслове. – Все вполне ясно. Ваш план мне кажется – гм! – разумным. Большой митинг? Где? В Михайловском? Очевидно, вам нужна какая-нибудь достаточно популярная фигура… Переверзев? Нет, это – не то… Пешехонов? Его мало знают! Да, Борис Викторович… Это было бы очень неплохо. Но он – сегодня тут, завтра… Когда это у вас состоится? А – час? Хорошо, я приеду сам… До свиданья… юноши…
"Бальзаколетняя" дама, сидевшая тут же за столиком, благоухая резедой, благоговейно записала на перекидном календаре названную дату, час, телефон нашего "штаба" в 3-й гимназии, все наши домашние телефоны.
– Мы твердо надеемся! – не без дерзости процедил ей в лицо Лева Рубинович. – Говорят, что точность – вежливость королей…
Она без слов окинула его свысока долгим снисходительным взглядом, и мы ушли. И прибыли в свой "штаб".
Там было шумно. Поминутно возвращались такие же уполномоченные для переговоров. "Винавер категорически отказался…" "Я был у Аджемова. Он согласен и, по-моему, очень обрадовался…" "Карабчевский согласился охотно, но требует не меньше четверти часа…"
Я всю мою жизнь удивлялся, не понимал и завидовал людям, умеющим что-либо организовывать. А тогда среди нас – мальчишек и девчонок – такие вдруг обозначились откуда ни возьмись.
Уже кто-то договорился с администрацией Михайловского театра: зал есть! Уже нашли типографию, которая отпечатает афиши: давайте твердый список участников! "Товарищи! А вы представляете себе ясно? Мы же должны привезти и увезти их всех, и не на извозцах, конечно…" – "Деньги найдутся!"
Нужны были цветы – для подношений артисткам и вообще выступающим… Цветы? В жизни бы не догадался! Нужно, чтобы действовал буфет, и – приличный буфет… "Хорошо, я поговорю с мамой, мама это умеет.. " А кто будет подносить букеты? Ну, Ляля И., но не одна же она…
На улицу я вышел вместе с Юрой Бриком. Он был что-то хмуроват сегодня.
– Ты что пригрустнул? – спросил я его.
Как раз в это время ворота, ведущие во двор Соляного городка насупротив гимназии, распахнулись, и оттуда неторопливо выехал, пошевеливая невысокой башней, защитно-зеленый, сердитого вида броневик. Как он попал туда – кто его ведает…
– Видел? – спросил меня Юра, пройдя несколько шагов. – Вчера я был около дворца Кшесинской. Там во дворе таких… не один. И – матросы – ух, ну и народ!.. Тебе-то что, семикласснику. А мне не сегодня – завтра в юнкерское. Пригрустнешь тут… Ну, аривидерчи!
Свободное копирование
