"Письма с Афона"

17 февраля была пятница, и я провел этот день в Библиотеке МГУ им. Горького, где читал книгу Константина Леонтьева «Письма с Афона». Сейчас мне кажется, что я не понимал Леонтьева так, как надо его понимать. Я смотрел на мир его глазами, был очарован им, а надо было увидеть Леонтьева как часть мира и продукт определенной эпохи. Почему я тогда не был способен на это? Дело в том, что мы все были пресыщены марксистской историософией и диалектикой и нам хотелось обрести нечто неподвижное и абсолютное. Таковой представлялась мне Православная Церковь, хранительница многовековых преданий. Лишь с годами я понял и сильные стороны Леонтьева, и его ограниченность. Леонтьев восставал против «всеобщего смешения», того, что мы сейчас называем «глобализацией», усматривая в этом, как врач, признак старения и смерти культуры. Но Иисус Христос не случайно сравнивал Царство Небесное с тремя мерами муки, в которые хозяйка бросила закваску. Ясно, что закваска должна равномерно распределиться по тесту, чтобы получился вкусный хлеб, когда тесто положат в печь. Так что смешение – это необходимый этап человеческой истории, возможно, болезненный, но предусмотренный провидением Божиим. Смешение – это ни в коем случае не «смерть» теста, но часть процесса приготовления хлеба. За смешением следует «положение в печь», т.е., применительно к мировой истории, воздействие Святого Духа. 
Повторяю, тогда, в феврале 1978 г., я был далек от подобных мыслей. Все написанное Леонтьевым казалось мне совершенным, я восхищался не только содержанием, но и формой. Мое восхищение дополнительно подкреплялось атмосферой «запретности», «замалчивания» Леонтьева в советское время (и меня не насторожило то, что «Письма с Афона» выдали мне в библиотеке без всяких проблем). Я тогда прямо в читальном зале начал переписывать заключительное, четвертое письмо, из которого и по сей день помню фразу: «Не о Петербурге едином жив будет русский человек, но о всяком глаголе, исходящем из истинно русского сердца». Эта фраза тогда представлялась мне шедевром красноречия. 
Странное дело, уже в апреле того же года я ощутил, что Леонтьев не греет душу: он слишком холоден. Тем не менее, он важен тем, что предлагает определенную, пусть и незавершенную историософскую концепцию, и, как мне кажется, именно за это его ценил св. Амвросий Оптинский.