В общем, с Сашей всё налаживается, ждём дня выписки.
Однако моего душевного равновесия хватало только на время визитов к Саше – я старалась не выдать себя, быть спокойной, обычной – как всегда. Не загружать же ребёнка такими печалями – да ещё досрочно.
Занятая вдруг навалившейся бедой, я и в палате, где знали и о Саше, и о предполагаемом диагнозе, общаться перестала, не участвовала ни в каких разговорах. Пропал сон и аппетит. А прошедшей бессонной ночью плакала украдкой, укрывшись с головой одеялом.
За эти пару дней я то пыталась мысленно обнадёжить себя версией о том, что эти злополучные атипичные складки ни что иное как временный результат спазма – я ведь очень нервничала, находясь под экраном как раз в день (а может быть и час) Сашиной операции, - то склонялась к мысли, что, к сожалению, рентгенологи правы в своей трактовке – ведь в консультации участвовали двое врачей – не один.
Беспокойство, растерянность мешали думать, что-то предпринимать. Я искала и не видела возможности хотя бы немного успокоиться.
На втором после предложения гастроскопии обходе врач спросил меня только о гастроскопии. На мой отказ от неё ответил: «Ну, как хотите» и перешел к другой пациентке...
Одна из женщин в палате вдруг, обращаясь к нему, громко сказала: «Доктор! Вы поговорите с ней – она ничего не ест, не спит, проплакала ночь»... И доктор Горячев вернулся ко мне, даже присел на минутку, и чуть помолчав, спросил: А чего Вы плачете? А Вы не плачьте.». И ещё посидел немного.
Не знаю, почему, но у меня не нашлось ни слова для поддержания разговора. Будто замок на рот повешен. Но чувствую, что как в спасении нуждаюсь в успокоении. И я вдруг, уже в спину выходившему из палаты Горячеву говорю: «Пожалуйста, прошу консультацию психоневролога или хотя бы невропатолога. И ещё доктора Петрова (начальника второго терапевтического отделения, по рангу и по чину равного Горячеву). Горячев остановился. Помолчал... и вышел. Я подумала, что попусту просила.
А примерно через час меня пригласили к доктору Петрову – в его кабинет. Он предложил сесть, сказал, что знает, что я врач, и предложил подробно рассказать, что меня беспокоит.
Не знаю, чем объяснить, что у меня совершенно не получался разговор с начальником своего отделения Горячевым, а тут (я и врача-то вижу впервые, и назвала его только потому, что слышала о нём. Я стала рассказывать, начиная с обстоятельств в день рентгеноскопии. Он внимательно выслушал, взял со стола мою историю болезни, сказал, что внимательно ознакомился с нею. Он не отрицал правомерности предположений рентгенологов, не отрицал и мою версию, т.е. что рентгеноскопическая картина может быть обусловлена спазмом. Положительным и обнадёживающим фактором считал отсутствие субъективных симптомов. Он говорил, и я принимала участие в разговоре – уделил мне довольно много времени. И при тех же фактах, что и до визита к Петрову, я постепенно успокаивалась. Он считал, что рентгеновское исследование необходимо повторить, но не сейчас же – чуть поуспокоившись.
Мы еще не закончили разговор, когда вошла медсестра и сказала, что начмед госпиталя просит мою историю, потому что к нему обратился мой муж – он сейчас в кабинете начмеда!
Для меня это было невероятной неожиданностью ведь только накануне вечером он звонил по междугородному телефону – мы условились, что дня через три, когда выпишут из ЛОР-отделения Сашу, Семён встретит нас на станции Карымская с машиной. Только под конец разговора на вопрос обо мне я сказала о предполагаемом диагнозе и гастроскопии. И чтобы не расплакаться в трубку, прервала разговор, услышав только его изумлённое «Что-о-о?!».
Как он мог на следующее утро появиться в Чите? Оказалось, что он тотчас после нашего разговора обратился к Журавлёву, объяснил причину, получил разрешение на отъезд-отсутствие в части и сразу же выехал. А по приезде, прежде чем встретиться со мной, обратился к начмеду госпиталя (об этом я узнала позднее). Мне предстояла еще консультация невропатолога, но ввиду отсутствия истории болезни (её унесли к начмеду) консультация немного откладывалась Позднее она состоялась, но к этому времени, после разговора с доктором Петровым, я уже не очень в ней нуждалась.
Подробностей беседы у начмеда окружного госпиталя я не знаю, но результатом был запрос на обследование в Центральном военном госпитале им. Бурденко в Москве.
А в Сретенск мы возвращались втроём. По приезде все вернулись на свои места: Саша догуливал летние каникулы, я продолжала свою работу в госпитале, а Галембо-старший – свою службу врача.
Свободное копирование
