Легковых машин в хозяйстве было мало. И для служебного пользования (тем, кому, кок говорится, полагалось) подчас предназначалась одна машина на двоих. Так было и с машиной для полковника Куницкого (на свою беду интеллигентного и достойного, может быть даже гордого человека) оказавшегося «в паре» с Иваном Терентьевичем. Эта служебная машина (типа «виллиса» или «газика» – неказистая машина как правило была занята либо самим Иваном Терентьевичем, либо Ксенией Васильевной. Куницкий пользовался этой машиной очень редко, а уж супруга его и совсем никогда. Ксения же Васильевна неизменно отправлялась и в соседнее селение, где овощи и прочая снедь подешевле. Восседала в машине горделиво. Ну, как же! Достойная дама! Никто из женщин такого удобства не имеет, на легковушке не ездит. И если ей хотелось рассказать, куда и зачем и с каким результатом она ездила (а рассказывать любила), то обычно добавляла: «Мий же ж Ваня знае як мэни трудно ходиты (Ксения Васиьевна – женщина тучная) – то вин мэнэ и жалие. То сам подвезэ, то машину отпустыть».
Своим преимуществом перед «полковницей» Куницкой Ксения Васильевна гордилась особенно. И однажды, когда уже в гарнизоне было известно, что полковник Куницкий представлен к генеральскому званию, совсем расстроенная этим досадным для неё фактом вслед проходившей мимо (пока ещё полковнице) Куницкой насмешливо прокомментировала: «От, подывиться! Бачитэ? Пешая генеральша пошла!»
Однажды меня срочно вызвали к Ксении Васильевне по случаю её внезапной болезни (Ксения Васильевна даже немножко любила болеть). Прихожу. Ксения Васильевна, заметно возвышаясь крупнобугристой горой, беспомощно так возлежит на диване, лоб покрыт мокрым полотенцем. Возле дивана на стуле - стакан воды и валериановые капли. Только вхожу в комнату, слышу жалобное: «Ой, Маря Борысивна! Та отож бачитэ як я захворила! Та як бы ж Вы ще знали, из-за чого!» - «Из-за чего же, Ксения Васильевна? – сочувственно спрашиваю я.
«Так то- за тэ мулинэ проклятэ! Я не знала, что в магазин прывэзлы мулинэ. Мий жэ ж Ваня им и транспорт дае. То и пийшла ж я ото поскорийше. Покы нэ распродалы! А там очэридь така, що и нэ пройты. Та хотила я отэ мулинэ бэз чэргы взяты. Всё-ж мий Ваня магазину машину давав! Бачилы-б воны тэ мулинэ, як бы нэ мий Ваня! Оой! Маря Борысивна! Чулы б Вы чи бачилы як на мэнэ вся чэрга окрысылась! А одна мэнэ так облаяла, так облаяла! Так обзывала и корыла що я и мулинэ того нэ захотила и до дому лэдвэ дийшла. Ось тэпэр лэжу, чуть нэ помыраю, и встать нэ можу. Повирытэ?!»
Состояние Ксении Васильевны никаких опасений не вселяло. Обошлось без дополнительных лекарств одними отвлекающими разговорами. Ещё при мне Ксения Васильевна успокоено сказала: «Я вже мабуть сяду...»
А недельки через две, на пути с работы домой увидела я прогуливающуюся на зедёной полянке между нашими домами Ксению Васильевну. Она позвала: «Маря Борисивна! Пидийдить до мэнэ! Я ж Вам чого разкажу!»
Ну как не подойти – подошла.
«Маря Борысивна! – доверительным голосом начала Ксения Васильевна,- Памятаетэ? Я Вам казала про ту жинку, що мэнэ так за тэ проклятэ мулинэ в магазине облаяла. Памятаетэ? Так ось, прэдставить соби! – ейный муж та прыходэ до мого чоловика шихвоньера пытать!- и уже с торжеством, почти кричит Ксения Васильевна: - Та хиба-ж вин дасть того шихвоньера?!!»
«Не дал?» еле сдерживая смех, спрашиваю я.
«Та побийтесь Бога! Як же-ж Вы думалы! Звычайно, нэ дав!!» - Ксения Васильевна торжествовала победу.
К новому месту службы – за неделю-другую до Нового Года – приехала молодая семья – Дынкины. Лютые морозы, свободных квартир нет. И частную никак пока не найти. И вынужден был Иван Терентьич (под напором, разумеется) поступиться («на время», как водится) частью своей квартиры. Конечно, это громко сказано, потому что поселил он их в использовавшуюся как хранилище и потому неотапливавшуюся вторую кухню. На стенах, особенно по углам заиндевевший снег, оконные стёкла покрыты толстым слоем обледенелого снега. Стужа и сырость...
Свободное копирование
