"Омывай полученную обиду не в крови, а в Лете, реке забвения". Эту фразу произнес еще в VI веке до нашей эры греческий философ Пифагор. Никогда не слышала этих слов Полина и ничего не знала о философе, но поступила по его совету. Омыла свою обиду на отказавшегося от нее мужа и на тяжелую судьбу свою Временем и начала расцветать, как дерево весеннее. Приосанилась, в глазах блеск появился, губы подкрашивать стала. А тут еще зачастил к ее мастерской молодой грузин. Высокий, симпатичный, хотя слегка прихрамывающий на одну ногу. Подойдет, поставит эту самую ногу на подставку:
-Женщина, почисть, ботинок, пожалуйста, - а сам начинает шутить, истории веселые рассказывать. Полине работать бы надо, не отвлекаясь, а у нее улыбка на лице играет, бровь то и дело вверх подергивается - на мужчину поглядывает. Он не торопит ее, наоборот кокетливо шутит:
-Видишь, носок у ботинка плохо блестит, крема добавь и бархаткой, бархаткой…
Полина старается навести лоск, а он то одну ногу поставит, то другую. Видно быстро уходить не хочет и повод для этого ищет.
-Откуда ты приехал, разговорчивый? - однажды решилась спросить его Полина.
-Есть в Грузии красивое место - Чиатури. Там горы купаются в лучах солнца и воздух можно пить, как пьют в ваших краях воду. Но нет там дела для настоящего мужчины. Я нашел это дело здесь - ответил кавказец.
-И что же за дело ты нашел в наших краях, настоящий мужчина? - проявила интерес Полина и тут же запылала смущением.
-Уголь добываю.
-А-а, шахтер, значит?
-Значит! Как же зовут тебя, догадливая? - спросил в свою очередь грузин.
-Полиной все зовут, хотя я - Пелагея. А тебя?
-Зови меня Арчилом.
-Арчилом? Имя какое смешное, никогда такого не слышала. Вряд ли и запомню его. Уж лучше я буду называть тебя Василием.
-Хорошо, Василием так Василием, - великодушно согласился мужчина, - а я тебя - Марфой. Согласна? - Вот так познакомились! - засмеялась женщина в ответ.
Арчил приходил часто. Как только отдохнет после смены, так и спешит в центр города, к новой знакомой. Работал он на шахте "Пролетарская диктатура" десятником, жил в мужском общежитии, где нередко устраивались его соседями по комнате коллективные попойки, противные, привыкшему к сухому виноградному вину, горцу. Вот и потянуло его к Полине, ежедневно сидящей на рабочем месте своем в самом центре города. От нее, от этой женщины, струилось какое-то домашнее спокойствие. Посидит Арчил в мастерской у Полины, поговорит о чем-нибудь, детям непременно угощенье передаст и будто дома побывает, так хорошо ему становится. А однажды доверился собеседнице и открыл ей свое желание:
-Хочу с женщиной какой-нибудь познакомиться, семью создавать пора. Нет ли такой на примете среди твоих знакомых?
А сам смотрит, что она скажет? Дрогнуло сердце в груди Полины, но виду не подала:
-Есть у меня сестра младшая - Шура. Приходи, познакомлю, - сказала и заболела душой опять. Успела, видимо, то ли влюбиться в весельчака, то ли привыкнуть к нему…
Арчил пришел к Полине домой на следующий вечер. Постучал. Открыла дверь маленькая Инна: -Здравствуйте, дядя Вася.
Инна не раз видела этого дядю, когда прибегала к маме в мастерскую. Он закидывал ногу за ногу, усаживал на начищенный ботинок девочку и катал ее вверх-вниз, вверх-вниз, будто на качелях. Инна рассказывала ему стихи, пела песенки. Люба, приходя из школы, тоже часто разговаривала с дядей Васей, но разговоры были серьезными - об учебе.
-Привет, мамино солнышко, - ответил Арчил и хотел было сказать Инне еще что-то, но замолчал смущенно:
Полина, нарумянив щеки, разбросав по плечам белокурые локоны, которые запутались в ярких, как и губная помада, бусах, сидела на кровати, прикрыв ноги ажурным платком, таким же белоснежным, как и блузка, обтягивающая высокую грудь женщины и как улыбка ее.
-Я… тут…торт принес… к чаю…
-Проходи, Вася, проходи. - доброжелательно пригласила войти в комнату хозяйка, - садись к столу. Чайник как раз поспел.
Пили чай молча. Арчил поглядывал на Полину, продолжающую улыбаться вроде бы, но отводящую глаза в сторону, едва их взгляды встречались. Горькими в этот момент были мысли женщины, которые она старалась скрыть от гостя: калека и с детьми, никому я теперь не нужна.
Молчание затянулось. Наконец Полина, с сожалением прерывая романтическое уединение, подозвала Инну и сказала тихонько:
-Позови тетю Шуру. Пусть придет.
-Не надо звать Шуру, - неожиданно резко прервал ее Арчил. Не хочу я знакомиться ни с кем. Ты мне нравишься…
Удивленно взглянула на него женщина, не послышалось ли? А сердце зачастило набатно: нра-вишь-ся, нра-вишь-ся, нра-вишь-ся…
О чем они говорили потом, известно только им. На следующий день Арчил перевез свои вещи из общежития в комнату Полины. Впервые за долгое время, она не пошла в мастерскую, а приготовила праздничный ужин. Весь вечер взрослые беседовали игриво о чем-то, часто взрывались смехом, видимо радовались чему-то, а потом говорили, пришедшим в гости маминым сестрам, про какой-то ЗАГС. Люба и Инна, прислушиваясь к разговорам взрослых, перешептывались между собой, недоумевая, почему дядя Вася так смешно называет маму Марфой?
