Когда мы проснулись утром, около наших мешков были огромные лужи. Как потом оказалось, это вытекла наша соль, и мешки стали легкими. От целого пуда, который мы тащили из Казахстана, осталось килограммов пять. Мы высыпали соль на газеты, чтобы просушить.
Я вышел на перрон. Погода установилась, светило солнце. У дверей вокзала женщина продавала картофельные пирожки, обжаренные, румяные, по десять рублей за пирожок. Мне очень захотелось пирожка, я стал просить маму, купить. Она вышла, посмотрела и стала говорить:
- Сыночек, ты, уже большой, нам еще нужно купить билеты и добраться до Монастырщины, вот приедем туда, я тебе напеку целую сковороду. Вот, пойду сейчас к коменданту, потом сварим суп, иди лучше поищи дрова.
Так и не купила мне пирожка.
К коменданту вокзала мы пошли вместе. Усатый пожилой мужчина сурового вида в военной форме, слушал маму, не поднимая голову от какой-то бумажки. Мама говорила, что муж на фронте, что вот уже целый месяц она с детьми добирается на родину, что у нее нет денег, что ей нечем кормить детей. Она просила, чтобы он помог достать билеты до Смоленска и оказал материальную помощь.
Комендант поднял голову и долго смотрел на нас. Я понимал, что мама чувствует себя неловко. Она никогда ни у кого ничего не просила, всегда надеялась на себя, умела обеспечить себя и нас, ограничиваясь малым, и чем могла, помогала другим - нуждающимся.
Вид у нас был не очень привлекательный: мы были грязными, оборванными, голодными и не выспавшимися после того, как валялись на вокзалах на голом цементном полу. У меня, как говорила мама, торчали только глаза и уши. Еще не высохшие со вчерашнего дождя, мы стояли и напряженно смотрели на коменданта и думали: поможет чем, или откажет? Комендант посмотрел на меня, вдруг широко улыбнулся, подмигнул и спросил:
- Что, у вас совсем нет денег?
- Почти совсем, - тихо сказала мама.
- Ладно, - сказал комендант, - я выпишу литер, и посажу вас на ближайший поезд, он будет завтра во второй половине дня, и дам талоны на обед на два дня.
Свободное копирование
