Дневник полковника Рашевского - 191

11 августа

С небольшими перерывами японцы продолжают обстреливать северо-восточный фронт. Больше всего достается злополучной батарее Лит. "Б". Положение этой батареи в смысле оказываемой ею поддержки соседним укреплениям -- второму Куропаткинскому люнету и редутам -- превосходное, но зато в смысле укрытия и маскировки батарея отчаянная: и сама она видна отовсюду, и орудия ее, поставленные для кругового обстрела, как на блюдечке. Стоит только чем-нибудь выказать этой батарее, что она еще жива, т. е. не только выстрелить, а даже показаться кому из прислуги, и по ней немедленно открывается усиленный огонь бризантными бомбами и шрапнелью, -- японцы успели, конечно, прекрасно пристреляться к ней и здесь буквально носа нельзя показать из каземата без риска, что нарвутся на какую-нибудь неприятность. Батарея бетонная, так что, несмотря на многие попадания, своды се уцелели и в казематах чувствуют себя безопасно. За эти дни на батарее успели смениться 5 командиров батареи, из которых четырех -- Вахнеева, Волкова, Коружинского и Данилова -- ранило, а Сандецкого убило. Вообще потери в крепостной артиллерии тяжелы: из 79 офицеров уже убыло 30.

По батареям противника, кроме батарей атакуемого фронта, стреляют все мортирные и пушечные батареи берегового фронта. Из этих батарей наиболее ужасное действие производят снаряды 11-дм. мортир Золотой горы. Если они не могут похвалиться особой меткостью, то зато наносимые ими поражения и нравственное действие на неприятеля должны быть страшными, -- воронки от них видимы далеко в виде страшных рытвин. В нынешний момент, когда редуты NoNo 1 и 2 заняты японцами и когда соседние с ними батареи сбиты, особенно важно действие батареи Золотой горы, а между тем вчера генерал Стессель запретил стрелять из нее ввиду того, что часть снарядов рвется преждевременно и осыпает осколками внутренность крепости, хотя никого еще даже не ранило. Казалось бы странным теперь бояться осколков, вот японцы не перестают стрелять шрапнелью и фугасными до самого момента занятия того или другого укрепления, поражая одинаково и нас и свои штурмующие колонны.

Снова трагедия на море: часов около 6 вечера в виду крепости появилась легкая парусная яхточка. Три наших миноносца вышли с целью ее осмотреть и, выйдя уже из-за заграждения, натолкнулись на мины и начали их расстреливать. Через некоторое время глухой удар со столбом воды у миноносца "Разящий" обнаружил, что у борта его взорвалась мина; миноносец стал парить и медленно крениться в сторону. "Расторопный", бывший вблизи, лихим маневром моментально оказался у тонувшего и, несмотря на опасность, быстро пришвартовался к нему и медленно отвел тяжело раненого товарища в порт. С берега ясно было видно, как серьезно был поврежден последний: он весь дымился, изогнулся в средине, борта его изломало и выпучило, мачту снесло. К гибнувшему "Разящему", кроме "Расторопного", кинулся "Выносливый", но, не доходя до него, на полном ходу наскочил на другую мину. От страшного взрыва у него оторвало носовую часть и в 2 мин. миноносец исчез под водой. Сначала он весь стал вертикально и остановился так на некоторое время с беспомощно вращавшимися в воздухе винтами, но затем воздух, поддерживавший его, был вытеснен понемногу, и он затонул, погрузившись в воду в том же вертикальном положении, так как уцелевшие из экипажа подобраны были на многочисленные катера и лодки, подоспевшие к месту катастрофы, то пока трудно собрать точные сведения о числе жертв.[1] Тяжелая это была картина, но теперь уже нервы настолько притупились, что мы смотрели на нее далеко с меньшим ужасом, чем в момент гибели "Петропавловска", происшедшей почти на этом же месте. Японские миноносцы вес время держались в виду и, конечно, ликовали при виде описанной гибели наших судов.

К вечеру из Ляояна от Куропаткина прибыл гонец-китаец с письмом нижеследующего содержания: "Я отступаю к Ляояну под сильным натиском превосходных сил трех японских корпусов. У Ляояна думаю дать генеральное сражение. Через месяц с небольшим рассчитываю перейти в наступление. Надеюсь, что славные защитники Артура продержатся до тех пор в крепости против атак неприятеля, и тогда мне удастся оказать им помощь".

Это известие главнокомандующего буквально нас всех возмутило. Он себе даже не потрудился выяснить тяжесть нашего положения; видимо, ему совершенно не ясна обстановка крепостной войны и положение Артура, совершенно почти не подготовленного к противодействию нынешним бризантным снарядам, да еще с слишком малым по величине крепости гарнизоном. И без того он слишком непопулярен неудачей своих действий, скорее даже полной бездеятельностью в течение более 5 месяцев, своей наглой расчетливостью -- допустить высадку японцев, чтобы затем ни одного уже не выпустить обратно; теперь же этот новый, точный расчет -- начать наступление через месяц с небольшим -- и холодное отношение его к участи Артура окончательно дискредитировали его в глазах нашего гарнизона. Уж лучше он ничего не писал бы, а то это его послание отняло у нас последнюю надежду на помощь, в момент, когда все мы сознаем, что держаться нельзя будет, -- разве только сами японцы, понеся огромные потери при штурмах, станут менее активными, чем были до сих пор, а то скоро у нас не будет ни людей, ни снарядов. В госпиталях сейчас 4700 человек, и число их увеличивается ежедневно.