На следующий день нас развели по полкам, и началась нормальная армейская жизнь. Первый год, наверно, мало чем отличался от службы любого парня, впервые попавшего в армию: курс молодого солдата, присяга, строевая подготовка, уставы, муштра, материальная часть (знакомство с оружием), стрельбы. Не было только дедовщины. Даже такого слова тогда еще не существовало. Что же касается наших двух соседних рот, то мы вообще оказались на особом положении.
Г. К. Жуков, тогдашний министр обороны, создал школы офицеров запаса из ребят со средним образованием. Эти школы, правда, просуществовали недолго. Они подготовили один или два выпуска. Нас в шутку называли «академиками», и даже командир полка, как нам казалось, нас слегка побаивался. Уж очень сплоченными мы оказывались, если нужно было на чем-то настоять. Однажды это выразилось в забастовке. Кончились многодневные, трудные учения. Сыграли отбой. И не дав нам отдохнуть и не накормив нас обедом, роты построили и повели в казармы. До казарм нужно было идти несколько часов. Некоторые не выдерживали, падали без сил, и их доставляли в полки на подводах. По уставу время между кормежками солдат не должно превышать 6 часов. И, если бы после отбоя нас накормили, мы бы успели отдохнуть, были бы сыты и у людей, возможно, хватило бы сил, чтобы добраться домой. Недовольные, мы, вернувшись в казармы, вместо того чтобы чистить оружие (что после учений положено делать сразу же), поставили его в пирамиды и легли спать. На команды старшины: «Встать! Строиться!» или угрозы: «Всех отправлю на Губу!» — казарма отвечала гробовым молчанием. Не найдя командира роты, старшина привел командира батальона. Тот стал грозить трибуналом. Но эффект был тот же. И только когда разыскали нашего ротного, которого все ребята уважали и который просто обратился к нам с просьбой, чтобы мы прекратили забастовку, поскольку она скажется на его дальнейшей службе, мы вылезли из-под одеял и принялись за чистку оружия. Поговаривали, что это происшествие напугало даже командира полка. И немудрено. 120 вооруженных солдат, вышедших из повиновения, могли совершить массу непредсказуемого. Это было очень серьезное ЧП. И если бы, не дай бог, слух о нем дошел до дивизионного или тем более армейского начальства, командир полка не только слетел бы со своей должности, но и мог надолго попасть в «места не столь отдаленные». Поэтому в тот же вечер перед нами извинились, объяснив, что произошли какие-то неполадки с полевыми кухнями. А сам эпизод был забыт.
Эти учения запомнились мне еще одним наблюдением. После окончания учений, когда, уже направляясь в казармы, ребята стали падать от усталости, из ближайшего полка был вызван музыкальный взвод, поставлен перед общим строем, и мы пошли под звуки маршей. Я впервые ощутил, что музыка способна восстанавливать силы, взбадривать организм, а не только изменять его настроение. Сразу стало легче идти, снизилось количество остановок, необходимых, чтобы строй догнали отстающие, исчезли слухи о подобранных подводами обессиленных солдатах. И до самой последней части из каждого полка, мимо которого мы проходили, выходил оркестр и менял тех, кто сопровождал нас предыдущую часть пути. Я думаю, именно благодаря музыке мы дошли до казарм без потерь.
Уже в казарме кто-то из ребят признался мне, что наибольшие опасения в возможности благополучно завершить учения вызывал именно я. Действительно, я вернулся из санбата, где пробыл месяца полтора, всего за несколько дней до начала учений. И ребята не верили, что за такой короткий срок мне удалось достичь нужной формы. Но меня спасало единство, сплоченность, возникшие с самого начала нашей службы, и песни, которые мы пели на каждом привале.
Свободное копирование
